— Сударь…
— Накрой голову халатом, как сделал я. Тогда тебе станет лучше видно. И смотри туда под этим самым углом, а не то картинка перевернется вверх ногами.
Я не знала, что делать. При мысли, что я накроюсь его халатом и ничего не смогу видеть, а он в это время будет смотреть на меня, у меня подкосились ноги.
Но он мой хозяин. Я обязана выполнять его приказания.
Я стиснула зубы и шагнула к ящику — туда, где он приподнял крышку. Наклонившись, я посмотрела на квадрат молочно-белого стекла. На стекле виднелись какие-то неясные очертания.
Он мягко опустил мне на голову халат, так что он закрыл от меня свет. Халат еще хранил тепло его тела и пах разогретым на солнце кирпичом. Я оперлась руками об стол и на минуту закрыла глаза. У меня было такое ощущение, точно я чересчур быстро выпила кружку пива за ужином.
— Что ты там видишь? — спросил он.
Я открыла глаза и увидела картину, на которой не было женщины.
— Ой!
Я так быстро выпрямилась, что халат упал на пол, и я наступила на него, попятившись от ящика.
— Извините, сударь, — пробормотала я, убирая ногу. — Я сегодня же выстираю халат.
— Не обращай внимания на халат, Грета. Что ты видела?
Я сглотнула. Я ничего не понимала и была немного напугана. То, что я увидела в ящике, было или дьявольское наваждение, или что-то католическое и мне непонятное.
— Я видела картину, сударь. Но она была меньше размером и на ней не было женщины. И все как будто поменялось местами.
— Да, изображение проектируется вверх ногами, и правая и левая сторона меняются местами. Для этого там вставлены зеркала.
Я не понимала ни слова.
— Но…
— Что такое?
— Мне непонятно, сударь. Как туда попала картина?
Он поднял и встряхнул халат. На лице его была улыбка. Когда он улыбался, его лицо становилось похоже на распахнутое окно.
— Видишь вот это? — спросил он, показывая на трубку, вделанную в меньший ящик. — Это называется «линза». Она сделана из специально обточенного стекла. Когда свет от этой сцены, — он показал в угол, — проходит через линзу и попадает в ящик, здесь воспроизводится изображение.
Он постучал пальцем по молочно-белому стеклу.
Стараясь понять, я так напряженно на него смотрела, что у меня на глазах выступили слезы.
— Что такое «воспроизводится», сударь? Я не знаю этого слова.
У него в лице что-то изменилось, словно до этого он смотрел поверх меня, а сейчас поглядел на меня.
— Это значит — рисуется. Как на картине.
Я кивнула. Мне больше всего на свете хотелось убедить его, что до меня доходит смысл его слов.
— Как широко раскрылись твои глаза, — вдруг сказал он.