В этом доме хранить секреты было нелегко. В другой раз он попросил меня купить у мясника свиной мочевой пузырь. Я сначала не поняла, зачем он ему нужен, но потом он велел мне после окончания уборки выкладывать для него нужные краски. Он выдвинул ящики из комода, стоявшего около мольберта, и показал, где хранятся разные краски, называя каждую. Многие слова были мне незнакомы: ультрамарин, вермильон, массикот. Коричневая и желтая земляные краски, черная жженая кость и свинцовые белила хранились в маленьких глиняных горшочках, завернутых в пергамент, чтобы краски не высохли. Более ценные краски — синие, желтые и красные — хранились в мешочках из свиного пузыря. В мешочке была проткнута дырка, чтобы краску можно было выжимать по мере надобности. Эти дырки затыкались гвоздем.
Однажды утром, когда я убиралась в мастерской, хозяин пришел раньше времени и попросил меня встать на место дочери булочника, которая заболела.
— Мне хочется кое-что уточнить, — объяснил он, — и надо, чтобы там кто-то стоял.
Я послушно встала на указанное место, положив одну руку на ручку кувшина, а другую на слегка приоткрытую оконную раму, откуда мне в лицо и грудь дуло холодом.
Может быть, поэтому дочь булочника и заболела, подумала я.
Он открыл все ставни, и в комнате было светло, как никогда.
— Опусти подбородок, — сказал он. — И смотри не на меня, а вниз. Вот так. Не шевелись.
Он сидел за мольбертом, однако не взял в руки ни палитру, ни кисть, ни нож. Он просто сидел, сложив руки на коленях, и смотрел.
Я покраснела. Мне и в голову не приходило, что он будет так внимательно смотреть на меня.
Я попыталась думать о чем-нибудь другом. Посмотрела в окно и там увидела баркас. Им правил тот же самый человек, который в мой первый день службы помог мне достать ведро. Сколько с тех пор изменилось! Тогда я еще даже не видела ни одной его картины. А теперь я ему позирую.
— Не смотри ни на что за окном, — сказал он. — Мне видно, что это тебя отвлекает.
Я попробовала ни на что не смотреть и думать о чем-нибудь другом. Я вспомнила день, когда мы всей семьей отправились за город собирать лекарственные травы. Потом подумала о том, как на Рыночной площади повесили женщину, которая в пьяной ярости убила свою дочь. И о том, как на меня в последний раз посмотрела Агнеса.
— Ты слишком много думаешь, — сказал он, поерзав на стуле.
У меня было такое чувство, будто я выстирала полное корыто простыней, но не сумела отмыть их добела.
— Извините, сударь. Я не знаю, что мне делать.
— Попробуй закрыть глаза.
Я закрыла глаза. Через минуту мне стало казаться, что я прикована к оконной раме и кувшину. Потом я ощутила стену у себя за спиной, стол слева и сквозняк из окна.