— Ну что, испашка, получил?
— Ты не должен так называть его, — сказал у меня за спиной другой.
— А ты кто такой? Итальяшка?
— А что это меняет?
Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Лежа, он заплел мне ногу. Я оказался на заднице. Он набросился на меня. Я увидел, что у него рассечена губа и из носа идет кровь. Сцепившись, мы катались по земле. Мои ноздри наполнились резкими запахами мочи и дерьма. Мне хотелось плакать, остановиться, положить голову на грудь Желу. Потом я почувствовал, как меня с силой тянут за шиворот, давая мне оплеухи по голове. Какой-то мужчина разнимал нас, обзывая хулиганами и даже обещая, что мы кончим «на каторге». Я больше их обоих не видел до сентября. Мы оказались в одной школе на улице Рампар. В классе С.А.Р.[4] Сначала пожать мне руку подошел Уго, потом Маню. Мы говорили о Желу. По их мнению, во всем квартале она самая красивая.
Домой я добрался уже заполночь. Я жил вне Марселя. В Ле Гуд. Это предпоследний маленький порт перед каланкани — глубокими бухтами. Идешь по Корниш до пляжа Рукас-Блан, далее берегом моря. Старая часовня. Красный мыс. Пастуший дом. Грот Роланда. Все они столь же кварталы, сколь еще и деревни. За ними Мадраг де Монредон. Здесь Марсель кончается, если судить по внешнему виду. Узкая извилистая дорога, прорубленная в белой скале, нависает над морем. В конце ее порт Гуд, защищенный бесплодными холмами. Километром дальше дорога кончается. В Кальлонг, тупике Мюэ. За ним бухты Сормиу, Моржиу, Сюжиттон, Ан-Во. Настоящие чудеса природы. Таких не отыщешь на всем побережье. Попасть в них можно только пешком. Или на лодке. Это было везенье. За ними, далеко за ними, находился порт Кассис. И туристы.
Мой дом — это деревенская хижина. Такой же, как почти все дома здесь: кирпич, доски и немного черепицы. Мой дом выстроен на скалах, прямо над морем. Две комнаты, маленькая спальня и большая столовая-кухня, обставленные просто, чем придется. Отделение «Эммауса». Моя лодка была пришвартована восемью ступеньками ниже. Рыбацкая лодка — плоскодонка, которую я купил у Онорины, моей соседки. Хижину я унаследовал от родителей. Это было все их богатство. А я был единственный сын.
Мы приезжали сюда по субботам, всей семьей. Подавались большие блюда с макаронами в соусе, с фаршированным рулетом и мясными биточками, сваренными в этом соусе. В комнатах стояли запахи помидоров, базилика, чабреца, лаврового листа. Под громкий смех передавались из рук в руки бутылки розового вина. Трапезы всегда заканчивались песнями, сперва теми, что исполняли Марино Марини, Ренато Каррессоне, потом народными. Под конец неизменная