Бредя в непроглядно темную ночь по полю, он наткнулся на колючую проволоку, ржавый шип распорол ему кожу на бедре. У Васильевны дрожала рука, когда она дезинфицировала рану на голой ноге спиртовой настойкой на травах.
Включив свет в кладовке, он вдруг увидел перед собой выстроенную в линию пернатую эскадрилью — здесь головами вниз висели желтые забитые куры. Он долго разглядывал запекшуюся кровь на обрубленных шеях, судорожно сведенные или растопыренные когтистые пальцы.
«Варвара Васильевна испытывает мою натуру, — думал он, — иногда подсовывает мне свежевыстиранные носки своих сыновей, но я всегда отказываюсь от них, говорю, что это не мое».
Яков Меньшиков просыпался несколько раз за ночь, он привставал на постели, прислушиваясь к шебуршанию какого-то зверька. На третью ночь, уже под утро, захлопнулась крысоловка, которую Варвара Васильевна, положив в нее в качестве приманки кусочек сала, задвинула под диван. Утром он взял бумажную салфетку и, прихватив мертвую крысу за хвост, спустился по ступеням и отнес ее к компостной куче.
Ночью ему приснилась гремучая змея, укусившая его в правую руку, и он подумал, что под змеей можно подразумевать крысу, которая обнюхивала его ладонь. «Если тебе снятся змеи, — сказала Варвара Васильевна, — значит, где-то рядом — лживый человек…»
Он натягивал тонкие белые колготки, поглаживал схваченные нейлоном ягодицы, слегка запрокидывал голову и, вытянув левую, а затем правую руку, надевал бюстгальтер, потом, вывернув руки, застегивал его на спине; он облачался в белую ночную рубашку и закреплял на голове прижизненную маску Петра, которую снял с него несколько дней назад под наблюдением Варвары Васильевны.
Старый гробовщик, разряжая ружье, направил ствол на приближавшегося Якова Меньшикова. Тот в испуге остановился и инстинктивно прикрыл ладонями левую часть груди. На следующий день он рассказал об этом хозяйке, а та в свою очередь — старику-охотнику. «Стало быть, он тебе уже доложил», — сказал гробовщик Варваре Васильевне. Яков услышал эти слова, стоя у кухонной двери, он тут же вбежал по лестнице и заперся в своей комнате. Через несколько дней, когда Варвара Васильевна отсекала во дворе головы еще нескольким курам и сцеживала кровь в пластмассовое ведро, гробовщик, проходя мимо, сообщил новость: в Камеринге умерла от рака пятидесятилетняя Тереза Энгельмайср, похороны — уже после обеда. «При жизни, — от себя добавил Яков Меньшиков, — она все норовила вышибить этого рака из своего тела и вколотить его в спины дочерей». Брат Якова Меньшикова вспомнил, как Зигфрид Энгельмайер, второй сын Терезы, у помоста с гробом матери настоял на том, чтобы его открыли еще раз, приложил ладонь к сложенным на груди рукам покойницы и произнес: «А ведь она холодная».