После рекламной паузы:
– Смотрите, что творится в олимпийском бассейне! Виновник сенсации – пловец Джонни Вайсмюллер. Жаль, вы не видите его лица – он рыдает от счастья. Особо нетерпеливые пусть идут в синематограф, на фильму «Тарзан», где Джонни играет одноимённого человека-дикаря… Мне всё же не хочется думать, что эти небесные созданья пали наземь и погибли от разрыва сердца. Ну какого чёрта они упали!..
Иногда комментатор замолкает, чтобы глотнуть кефира или некорректно закурить. Эти паузы невыносимы, как сто лет одиночества. Как зима тревоги нашей.
И вдруг он говорит тихим срывающимся голосом, от которого мороз по коже:
– Ребята, это невозможно. Так не бывает. И я это видел своими глазами. Минуту назад Боб Бимон прыгнул на восемь девяносто. Вы не ослышались. На восемь, ребята, девяносто!.. Жаль, вы не видите его лица – он целует землю. Кузнечик, блин, чернокожий. Нет, я не вынесу. Я просто охренел. Он перепрыгнул через нашу, блин, мечту. Ну хорошо, извините… Давайте уже рассуждать по-научному. Птицы в полёте опираются крыльями о воздух, как о натянутый шёлк. Это хрупкая субстанция. От нашего грубого крика она порвалась, в воздухе образовались дыры – птицы потеряли опору и ухнули вниз!..
Иногда он смотрит на часы. Не потому что спешит. Но ведёт хронометраж геройства.
– На моих часах секундная стрелка перевалила за циферблат. Мировой рекорд Роберта Бимона держится одиннадцать лет. Семнадцать. Девятнадцать. Боб успел уйти из спорта и, кажется, от супруги. Кончилась холодная война. Умерли три генсека. Рекорд всё держится. Двадцать один год. Двадцать три. Больше нет СССР. Так. Разбег начинает Майк Пауэлл. Толчок!.. Обалдеть. Восемь девяносто пять. Спокойно, ребята! Теперь можно выпить чаю.
* * *
Мраморную Нику, богиню победы, нам привычнее видеть без рук, с отколотыми ступнями, даже без головы. Победителей точно не судят. Но победа, если уж честно, всегда немножко ущербна. Соревноваться – чтобы стать несравненным? Подвергаться сравненью – чтобы прослыть уникальным?…
Между тем на одном легендарном форпосте уже допивает свой чёрный, с лимоном несравненный субъект с произвольной программой, но с одним обязательным элементом – говорить всё как есть. Человеческий голос над рёвом трибун. Пока люди кричат от восторга и горя. Пока ещё падают птицы.
… И когда тема страсти была почти уже допита, как свежевыжатый египетский лимон, она рискнула перейти к деловой части разговора, незаметно поправила причёску и предложила: «Возьмите меня замуж. Я вам пригожусь». – «Вы это серьёзно?» – «Какие уж тут шутки. Только не дарите мне эти сугубые розы. И давайте обойдёмся без фаты!..»