— Ведь у меня уже дважды конфисковали имущество. Посудите сами: что могло остаться?
Вперед протиснулся старик Сунь:
— Не прикидывайся бедняком! У тебя в нашей деревне и в других местах больше тысячи шанов земли. На деньги, которые собираешь за один год, можно отлить золотого Будду.
— Помилосердствуйте, братья! В самом деле ничего нет… Ведь я, памятуя о смирении верующего буддиста, своими руками все роздал крестьянам. Разве это не заслуга? У нашего народного государства и славной Восьмой армии такие зоркие глаза, что от них ничто не скроется. Да и стал бы я скрывать, если всем своим сердцем приветствую переворот. Я так люблю обездоленных, что жизнью готов пожертвовать, чтобы они познали великое счастье.
Из глаз его полились обильные слезы. Некоторые, особенно женщины, были искренне тронуты этими слезами. Иные до того растрогались, что были готовы оставить Добряка Ду в покое, и потихоньку стали подвигаться к двери.
Их удержал вошедший в этот момент Го Цюань-хай. Засунув за пояс трубку, он вскочил на кан и крикнул:
— Товарищи! Чего это вы размякли? Да разве можно верить словам помещика?! Они люди ученые: говорить красно и притворяться большие мастера. Глядите, как нюни распустил! А прежде, когда у нас, бедняков, рекой лились слезы, он что-то не плакал. Я вам расскажу один случай: когда Хань Лао-лю приказал в снежную метель выкинуть за ворота моего умирающего отца, так этот Добряк не только слезинки не пролил, а еще посоветовал злодею Ханю поскорее покончить с моим стариком.
— И вправду разжалобил нас, дураков! Как ему можно верить? Такой же злодей, как и другие! — воскликнула Дасаоцза.
— Верно, дочка! — поддержал ее старик Тянь. — Надо ему отомстить за отца нашего председателя Го!
— Постой, старина Тянь! — прервал Го Цюань-хай. — Дело не только в моем отце. Это я так, для примера сказал. Дело в том, что помещик Ду многим людям зло причинил. Он только и думал, как бы нам навредить!
— Я вам, бестолковые, всегда объяснял… — вмешался возчик Сунь, — что все помещики — гады. А помещик Ду (это очень правильно сказал председатель Го!) есть наш общий враг. Я у него служил, день и ночь возил для него лес с сопки. Как-то раз только что уснул после тяжелой работы, а этот самый Добряк пришел ко мне и говорит: «Вставай, лошадей поить пора». Я тогда угнетенный человек был. Встал, конечно, а все-таки, как он смел меня, сонного, поднимать? Это, по-вашему, разве не экс… как ее… не эксплуатацией стариков называется? Вот какой он есть этот Добряк Ду!
— Я слыхала от товарища Бай Юй-шаня, — заговорила Дасаоцза (с тех пор как Бай Юй-шань стал лицом официальным, она уже не называла его больше мужем или «хозяином»), — что Ду только лицом святоша, а в сердце у него такая же пакость, какая была и у Хань Лао-лю. Как-то раз Бай Юй-шань пошел к нему занять денег, а он под восемь процентов и то не дал… Тогда Бай Юй-шань…