— А правда ли болтают, будто брат господина Хань-седьмой воротился с гор Дациншань, чтобы освободить Хань Лао-лю?
— Я слыхал так: Хань-седьмой прискакал к школе, пальнул разок и говорит: «Немедленно освободить моего брата!» В ответ — молчание. Тогда Хань-седьмой выпустил целую обойму. Тут вышел Хань Лао-лю, руками замахал и говорит: «Мы с начальником Сяо порешили помогать друг другу, так что в доме у нас все спокойно, а ты, брат, езжай обратно». Тут Хань-седьмой перед начальником Сяо, конечно, прощения просил: «Простите, говорит, ошибка». И ускакал себе в горы.
Чем больше росли слухи, тем удивительнее они становились.
Уже рассказывали, что начальник Сяо и Хань Лао-лю именуют друг друга названными братьями.
— Господин Хань-шестой очень даже одобряет приезд бригады и чествовать ее собирается.
После завтрака старый Сунь снова зазвонил в гонг и обошел всю деревню:
— Идите в школу на собрание. Будем с Хань Лао-лю счеты сводить!
Чжао Юй-линь, с винтовкой за плечами прикладом вверх, явился первым.
Лю Шэн поручил ему взять бойцов отделения охраны и приготовить место для собрания.
В центре школьной площадки между двумя тополями соорудили из столов и досок трибуну. На деревьях прилепили две полосы бумаги. На одной написали: «Собрание, посвященное перевороту в деревне Юаньмаотунь», а на другой: «Борьба с помещиком-злодеем Хань Фын-ци». Оба текста были творением Лю Шэна.
Площадка постепенно начала наполняться народом. Все были в остроконечных соломенных шляпах. Некоторые обнажены до пояса. Одни, окружив трибуну, глазели, как Лю Шэн расставляет столы, другие с интересом слушали человека, рассказывающего смешную историю о том, как медведь рвал кукурузу:
— Оборвет пару початков, подмышку себе сунет и прижмет. Оборвет еще пару, поднимет лапу и туда же. Первая пара, конечно, вываливается, а он и не видит. Опять рвет и опять кладет подмышку и опять рвет. До тех пор не успокоится, пока за ночь ни одного початка кукурузы на стеблях не оставит, а в лес только с парой початков и уйдет.
Люди смеялись и одобряли рассказчика, которым был, конечно, возчик Сунь.
Старый Тянь тоже пришел, одиноко сел на корточки у стены школы и поник головой. На нем была все та же старенькая соломенная шляпа.
Ребятишки карабкались на наличники окон, с любопытством разглядывая сквозь стекла арестованного помещика.
О борьбе с Хань Лао-лю никто не говорил, но вопрос этот волновал все сердца, и крестьяне с нетерпением ждали начала собрания.
Члены семьи Хань Лао-лю, его родственники и друзья — все были здесь. Они толкались в толпе и, хотя ни с кем не разговаривали, зорко приглядывались к каждому. Крестьяне, напуганные их присутствием, старались показать вид, что зашли сюда случайно и вовсе ничем не интересуются.