Однажды за обедом дочка Ли Чжэнь-цзяна разбила чашку. Ли Хань-ши бросила палочки для еды и так ударила девочку, что та заревела во весь голос.
— Сейчас же замолчи! — накинулась на нее мать. — Ты, гадкая девчонка, целыми днями лодырничаешь, работать не хочешь, только даром ешь и пьешь. Нам, бедным пахарям, откуда взять еду, чтобы кормить тебя! Наешься, напьешься — и в гости, только о себе и думаешь!
Го Цюань-хай сразу понял, к кому относится эта брань. Он взглянул на Ли Чжэнь-цзяна. Тот уткнулся носом в чашку и сделал вид, что ничего не слышит. Батрак отложил в сторону палочки и, сдерживая закипающий гнев, спокойно сказал:
— Хозяйка, ты брось, ругая собаку, замахиваться на курицу!.. Кто это у тебя ест и пьет задаром? Скажи напрямик: кого поносишь?
— Кто откликнулся, того и поношу! — взвизгнула Ли Хань-ши и разразилась новым потоком брани.
На крики Ли Хань-ши и рев девочки прибежали соседи. Они столпились в кухне и с нескрываемым любопытством заглядывали в комнату.
Го Цюань-хай вскочил. Губы его дрожали, но он так привык к разного рода неприятностям, в которых у него никогда не бывало недостатка, что выработал в себе умение сдерживаться. Взяв себя в руки, он спокойно проговорил:
— Что ж, давай тогда посчитаемся, хозяйка. Интересно, почему это я ем и пью у тебя даром? Триста с лишним дней в году я работаю на вас, как лошадь. Только плуг брошу, за мотыгу берусь… Мотыгу повешу, окучивать принимаюсь. Окучил, сорняк рву, пшеницу убираю, ставлю стога, строю заборы, делаю кирпич и перекладываю вам каны во всем доме. А там, гляди, и осенняя уборка подходит. Урожай собран — надо лес возить, солому резать, жернов крутить, дрова колоть, кукурузу лущить. Вот и скажи: сколько у меня в году праздничных дней получается? Вы арендуете двадцать с лишним шанов земли. А есть ли такой шан или грядка, которые бы Го Цюань-хай потом своим не полил? А еще говоришь, даром ем и пью!
Ли Хань-ши даже подпрыгнула.
— Соседи! — закричала она. — Слышите, что он такое говорит? Всего два дня в председателях ходит, а уже нос задрал! Что ж это мы, бедные крестьяне, жертвоприношениями тебя, как Будду, ублажать должны? Кланяться тебе? Так, что ли? Мерзавец!
Заметив, что Ли Чжэнь-цзян собирается улизнуть из комнаты, она схватила его за ворот:
— Ты всегда в стороне! Помалкиваешь да посматриваешь, как этот грубиян издевается надо мной. Ты, должно быть, за тем и нанял его, чтобы он мучил меня!
Го Цюань-хая увели из комнаты.
— Зачем связался с этой бабой! Только себя мараешь. Иди и занимайся своими делами.
Едва Го Цюань-хай вышел из ворот, его нагнал запыхавшийся Ли Чжэнь-цзян.