Торопчин и Шаталов спустились с крыльца и не спеша направились к сараю, около которого стояли сани.
— Давно я собирался поговорить с тобой, Иван Данилович… так сказать, по-семейному, — подтягивая чересседельник, сказал Торопчин. Он почему-то смутился, и от этого его крутолобое, худощавое лицо помолодело и стало простодушным.
— Говорить мне с тобой трудно, товарищ Торопчин, — грузно опускаясь в санки, сказал Шаталов. — Двойственный ты, я вижу, человек. Одной рукой гладишь, а другой за бороду придерживаешь, чтобы не качалась голова.
Лицо у Ивана Григорьевича помрачнело. Он подобрал вожжи. Шершавый маслаковатый меринок пошел спорой рысью. Комья талого снега гулко застучали в передок саней.
— Не тебе бы говорить так, — вскоре опять начал разговор Торопчин. — Ведь сам секретарем был. И знаешь, какая это ответственность. Каждый человек только за свое дело отвечает, а я за всех людей. Ну, как я тебя хвалить буду, в председатели рекомендовать, если вижу, что и с бригадой ты не справляешься?!
— Ясно. Где уж нам с такими руководителями, как Бубенцов, тягаться.
— Может быть, и так. Пока я в Федора верю. Энергии в нем непочатый край. Да и не глупый он человек.
— Ну что ж, поживем — увидим, как умники управляться будут. — Шаталов зевнул было, но сразу захлопнул рот, так как туда залетел комочек снега. Сплюнул. — А нам, дуракам, видно, и на покой пора.
— Не прибедняйся, товарищ Шаталов. Дураком тебя пока никто не называл, и не старайся, чтобы назвали. И о покое тоже разговорчики отложи. Сейчас у нас каждый человек на счету. Для всех найдется работа. А вообще хватит, Иван Данилович, — неожиданно почти весело закончил Торопчин. — А то солнце снег точит, а мы друг друга. Эх, и снега! Ну, напьется нынче земля с весны досыта. Только бы не упустить влагу.
Иван Григорьевич даже привстал, оглядывая окрестности.
Побуревшая, жухлая дорога стремилась все вперед и вперед по необозримым, обжигающим глаза сверкающей белизной полям, туда, где тянулась по горизонту синяя кайма леса.
— Верю я, что самое тяжелое время позади. Можно, пожалуй, и о хорошем подумать. А для меня… хорошее с твоей фамилией связано. Вот и хотел бы услышать от тебя слово…
Но Шаталов ничего не ответил. Он сидел, крепко втиснув в сиденье санок свое массивное тело, и угрюмо шевелил усами, что-то обдумывая.
— Так как же, Иван Данилович? — вновь спросил Торопчин.
— Пока все так же, Иван Григорьевич, — ответил Шаталов.
Больше за всю дорогу до села «оба Ивана» не сказали друг другу ни слова.
2
Невысокая, плотненькая, даже толстоватая девчушка с круглым и румяным, как яблоко боровинка, лицом и недлинной тугой косичкой — именно такой знал до войны Иван Григорьевич Торопчин закадычную подружку своей сестры Наташи — Клавдию Шаталову.