Пирошка задумчиво кивнула. Подруга правду говорит. Невозможно без колдовства сохранить красоту, чтоб в старости на девицу юную походить.
— Кровь она человеческую пьет, — рассуждала Агнешка. — Через то и молодая остается. Помнишь девок, что она насмерть замучила? Вот от них и взяла молодость.
— Да уж сколько лет назад это было, — возразила Пирошка. — Шесть годков, поди, прошло.
— Ну так она теперь сил набралась, черной кошкой оборачивается да в лесу охотится. Пропадают в округе люди-то.
— Ох, страх какой…
— Слыхала же, говорят в деревнях: то черная кошка из замка выбегает по ночам, то собака огромная, черная, и глаза горят.
— И собакой может? — ахнула Пирошка.
— А то! Лидерки, они в кого только не перекидываются. А вот девки в Чахтице видали, в лунный свет она оборачивается. А еще… — добавила таинственным шепотом Агнешка, — она по нему летает!
— Как летает?
— Да так: зацепится за лучик и вознесется в небо. И плывет по нему, пока луна есть… Ладно, вон Чахтице уже. Спасибо всем богам, что выбрались.
Бабы ходко затрусили к замку, боясь, что будут наказаны за отлучку…
Молодая смазливая служанка расчесывала госпожу — бережно, осторожно, перебирая прядку за прядкою. Тек из-под черепахового гребня черный шелк волос. Эржебета сидела у зеркала. Рядом, на низкой скамеечке, примостилась дочь Анна. Ей тоже делали прическу — так девушке было веселее, чем в собственных покоях.
Эржебета смотрела в зеркало. Пристально смотрела. Нет ли морщинок у глаз? Не потемнела ли кожа, не появились ли на ней предательские коричневые пятна — признак старости? Сорок один уже…
Нет. Лицо ее по-прежнему сияло свежестью, кожа была бела словно снег, волосы — густы и блестящи. И зубы все сохранились, и грудь по-прежнему высока, и стан как у девушки. Почему ж так плохо, так тяжко на душе? Почему она все равно не чувствует себя молодою? И долго ли будут действовать зелья, которыми она борется со старостью? Вон на руке появилось маленькое пятнышко, и прожилки вен выделяются… Руки у женщины всегда выдают возраст.
— Госпожа прекрасна, — мягко сказала рыжая Дорка. Знала, когда ввернуть нужное словечко. — Госпожа как сестра Аннушке…
Эржебета перевела взгляд на юное прелестное личико Анны. Ведь и правда, разница невелика. Но почему ж в душе молодости нет? И глаза… в глазах видны ее года.
Дочери. Дети. Может, в них дело? В материнских тревогах, в страхах, бессонных ночах? Пять раз носила она дитя под сердцем, пять раз кричала, кусала губы, истекала кровью в родах. Здоровье не баловало, и дети всегда появлялись на свет тяжело. А Миклош, третий ее ребеночек, мертвым родился — пуповиною его удушило.