— Гена, и что ты увидел?
— Замок наброшен, но не закрыт. Бывает, мама уходит к соседке. Прошёл на кухню. Стал руки мыть… Подумал, что мешок картошки лежит на полу… Оказалось…
— Во сколько ты пришёл? — торопливо перебил Рябинин.
— Около семи.
— А отец?
— Он приходит позже, примерно в восемь.
Ушёл около восьми утра и пришёл около семи вечера. А смерть, по словам эксперта, наступила часов в десять утра.
— Гена, у вас в семье… ссор не было? — спросил Рябинин на всякий случай.
— С кем?
— Между родителями, между Николаем и мамой…
— Нет.
— Гена, а враги у мамы были?
— Я не знаю.
— Она никогда не рассказывала?
— Не слыхал.
— В последние дни ничего не заметил?
— Что?
— Не была ли мама расстроена, не получала ли писем, не приходил ли кто…
— Нет.
— А что пропало?
— У меня ничего не пропало.
Рябинин начал писать протокол…
Любая смерть загадочна. Ему всегда казалось, что каждый умерший унёс с собой какую-то тайну, выведанную им у жизни, — уж во всяком случае унёс тайну смерти, которую испытал. Поэтому предки всегда представлялись Рябинину умнее современников. Любая смерть загадочна… Но погибший уносил две тайны — тайну свою и тайну убийцы.
— Гена, ты кого-нибудь подозреваешь?
— Кого мне подозревать…
— Приятелей непутёвых у тебя или у Николая нет?
— Конечно нет.
Рябинин встал и глянул на часы — утро, серое и предзимнее. Дом затих. Ушли теперь ненужные понятые, уехали теперь ненужные эксперты, разбежались по заданиям инспектора уголовного розыска…
— А почему ты не идёшь к отцу?
— Он хочет побыть один.
Следователь положил ему руку на плечо и легонько пожал. Без слов, вместо слов, которых он не мог придумать для этого вступающего в жизнь юноши, — в ту жизнь, за которую отвечали взрослые, в том числе и он, Рябинин.
На улице профырчала подошедшая машина. Рябинин вышел на крыльцо, столкнувшись с Петельниковым:
— Что?
— Допросил старшего сына. Отношения в семье были прекрасные, никого не подозревает, у самого полнейшее алиби.
— Где он?
— В машине.
— А кто ему сказал про убийство?
— Я.
От ноябрьского утренника Рябинин передёрнул плечами.
— Кому-то надо, — обиделся инспектор и пошёл в дом.
Рябинин огляделся…
Холодный воздух, приправленный печным дымком, помог ему сделать бездонный вдох. Непривычная тишина стекала с побелевшего неба. Яблони стояли без листьев коряво, стараясь пригнуть тёмные ветки к окостеневшей земле. Изморозь, лёгшая на колодец ночью, так и не сошла с моренных дождями досок, отчего они посветлели, как бетонные кольца под ними.
В глубине узловатых яблонь желтела потешная избушка, сложенная то ли из тонюсеньких сосновых брёвнышек, то ли из толстых жердей. Кургузая труба лила на крышу белёсый дымок; казалось, что дранка сохнет и курится от невидимого жара.