— Расскажите подробнее, — устало попросил Рябинин, потому что сразу почувствовал прожитый день и позднее время.
— Ага… Что подробнее?
— Например, опишите эту женщину.
— Ага…
Она говорила своё «ага», когда ей хотелось чуть подумать над ответом. Круглое лицо, выбеленное поздним и поэтому особенно ярким светом лампы, казалось отлитым из гипса, и его не оживляли ни трепет длинных ресниц, ни движение тёмных, от позднего света лампы, губ. А ведь это лицо показалось Рябинину миловидным… Теперь её миловидность съел окончательный страх, — входя в кабинет, она ещё надеялась на какую-нибудь ошибку или свою непричастность. Но неумолимый свет лампы жёг её лицо. Где же справедливость? Этот вопрос задел Рябинина жаркой правдой — невинный человек сокращает свою жизнь страхом, а виновный неизвестен, недосягаем и поэтому спокоен.
Рябинин потерялся, следя за убегающей мыслью…
…Мы ценим справедливость. Ценим… Разве ценим мы воздух? Да мы без него жить не можем…
— Вы успокойтесь, — сказал 6н так тихо, что, возможно, не услышал и Петельников.
— Значит, она правда украла ребёнка?
— Правда.
— Боже, и я помогла…
— Вы не виноваты. Опишите-ка мне её.
— Ага… Постарше меня, роста моего, волосы под беретом… Что ещё?
— Какое лицо?
— Обыкновенное.
— Нос, губы, глаза… Одежда, цвет берета, выговор, какие-нибудь приметы…
— Ага… Внимания не обратила. Только помню, что плащ светлый.
— И больше ничего не помните?
— Ничего, — призналась она, пугливо заслоняясь ладонью от света лампы.
— Ну хоть узнаете её?
— Узнаю, — с готовностью выпалила она.
— А что вы сказали девочке?
— Мама ждёт.
— И она пошла?
— Да, только глянула на парадную дверь.
Тяжело пошевелился инспектор. Рябинин огладил чистый бланк протокола и вздохнул. Допрос кончился. Она ждала ещё чего-то, ещё каких-то разговоров и, может быть, ответа на притаенный вопрос — кто же украл ребёнка? Но допрос кончился. Рябинин развинтил ручку и начал писать — обычно он печатал на машинке, но сейчас не хотел пугать тишину в пустой прокуратуре.
— Иветта, неужели вас ничего не удивило и не поразило? — спросил инспектор голосом, который испугал прокуратурскую тишину.
— Ага, — она повернулась к нему. — А вас что-нибудь удивило в моём рассказе?
— Удивило, — сразу рубанул инспектор. — Удивило, что вас ничего не удивило.
— А что должно меня удивить?
— Ну, хотя бы… Почему мать стоит на перекрёстке, а ребёнок играет во дворе?
— Мало ли почему… Девочку подальше от машин…
— Почему мать сама не сходила — там же рядом?
— А если бы пришла машина?
— Почему не сходить за ребёнком, когда придёт машина?