— …и на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих…
Голоса «услады ее ночей» слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.
Голосила Ворониха недолго — когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:
— Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я…
Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу…
— Вы хотели меня видеть? — присев в реверансе, спросила я.
— Смирения тебе, дочка… — поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. — Я уезжаю. В Аверон…
Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:
— Готовилась к ужину?
Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:
— Да, отец…
Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:
— Ничего, вернусь — устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами… и танцами! Обещаю…
— Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?
— Я постараюсь… — вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: — Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя…
— Так это вы… — еле слышно пробормотала я. — А он пока даже с Вороном не справляется…
— Ворон — боец, каких еще поискать… — усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал правый кулак: — В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий…
Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!
Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:
… Могучий воин… Косматый, как медведь… В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах… С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе… Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза… Взглядом, в котором живет Бездна…
…- Мэй! Ты меня слышишь? — рявкнул отец. И, выждав мгновение, дернул меня за плечо.
— Да, слышу… — непослушными губами вымолвила я.
Злиться он не стал. Просто поцеловал меня в лоб и грустно улыбнулся: