— И что потом? — еле слышно спросила студентка. — Потом что? — Глаза у нее стали круглые и полные слез.
— Кажется, говорят так, дурачок Сашка свихнулся после этого случая.
— Кто свихнулся? — не понял я. — Юродивый? Куда же он мог свихнуться, уже свихнутый?
— Ну как? — пожал плечами краевед. — Раньше он ходил по улицам и веселый был, со всеми здоровался, спрашивал: «каки дела, каки дела», другие какие-то глупости спрашивал, что странно, ему отвечали и рассказывали про дела, Сашка помаргивал, кивал, поддакивал, одним говорил «похо, похо», а другим: «ой, карасе, карасе». Все зачастую наоборот, если говорили кто о хорошем, он говорил, что это «похо, похо». Галиматья, в общем. И на паперти, когда клянчил деньги, тоже занятный был, всем желал здоровья и богатства. А иногда можно было увидеть его, гуляет в своей шинельке по берегу, сам для себя что-то пел все время, и не попсу, и не молитвы вроде, рассказывал в рифму или раешником фантастические истории, вполне складные, я сам не раз слушал… Сказки самодельные такие.
— Может быть, то были притчи или предания? — спросил я.
— Может и так. Записывать надо было. Ну а теперь? После этого случая ни с кем не здоровается, ничего не рассказывает и не поет.
— Глупость какая-то, — нервно отмахнулась Катя. — Примитивщина. Вы что хотите сказать, Сашка ваш вину чувствовал? Тогда это не юродивый, а шарлатан.
— П-перерехнулся, — поперхнулся я. — Нуждается в перереставрации. Поднакопит, повеселеет. Где он у вас зимой?
— Никто не знает, — сказал кто-то.
— Жирует, наверное, в доме престарелых в обители на острове. Ведь этим бродягам не приют нужен, а свобода.
— Нет, в обители его никто не видел.
— Вы только побольше и почаще ему давайте, не оскудеет рука дающего, слыхали такое?
Студент и студентка молчали, потупившись, отрешенно глядя в остатки своего пиршества.
От угрей ничего не осталось, оказалось, что они съедобны целиком.
— Ладно, все! — неожиданно громко произнес учитель! — На посошок и на пристань! У меня любимое место пристань. Давайте дружно, а, ребята?
Обращался он почему-то к студентам, парня так даже потрогал за локоть, а до девушки Кати не дотянулся.
Мы в хорошем темпе закончили трапезу и вскорости были на пристани.
Обнявшись за плечи, стояли мы трое посередине ее, студентка со своим спутником чуть поодаль.
Мне было великолепно: свободно, легко, возвышенно как-то, даже и гордо — как тому литературному герою, сказавшему о себе в весьма относительно подобной ситуации: слева английский посланник, справа французский посланник, и я — между ними! Все мы покачивались чуть-чуть, подчиняясь ветру и головокружительному распахнувшемуся перед нами простору. И восторженно молчали, глядя на волны, туманящиеся дальние острова и лесные кромки.