— Ремонт? Уже третий год собираюсь.
— Подумаем, покумекаем. Это же все насущное, живая жизнь, Сергей Григорьевич. А там и пойдет, и пойдет… Не заметишь, как сыновья выучатся. А где работать? Теперь направлений-то не дают. А жить где? И квартир не дают. Ты можешь им купить квартиру? Нет? То-то. Словом, куй железо, пока горячо, и ловите миг удачи, пусть неудачник плачет, как говаривал классик. Наш с тобой долг — обеспечить сынам стартовый капитал. Любой ценой. Иначе зачем мы? Согласен?
— Верно, это так… Хотелось бы. Да я и так съезжу к Чуракову, Александр Иванович. Что-то вы уж слишком много наговорили мне тут. Признаться, я в недоумении.
— Дают — бери, да, да, дают. Вот и бери, пока дают. Бери, бери, — как-то скороговоркой пробормотал главный. — Ничего, ничего, отработаешь. С моей помощью.
Бойко внезапно стал очень серьезным. Он рассматривал Степанова долго, подробно, глаза при этом были холодными и внимательными, они словно уменьшились и остекленели. Пауза затягивалась.
Сергей Григорьевич ощутил нарастающее внутреннее напряжение и не мог понять, что его вызвало. Бойко, конечно, напорист, воля сильная, убеждать и уговаривать умеет, не отнимешь. «Но ведь я, — думал Степанов, — уже согласился поехать туда. Однако главному, похоже, еще что-то нужно, он не все сказал».
Степанов пожал плечами, попытался расслабиться. «Бойко надо было стать гипнотизером, что ли? Или психотерапевтом».
— Все понятно, Александр Иванович. Что будет в моих силах, — сделаю.
Очень хотелось отвести глаза от взгляда главного, но не получалось — и Степанов удивлялся себе, и списывал свою слабость на чрезмерное утомление.
— Да? Очень хорошо, очень хорошо. В твои силы я верю, в профессионализме не сомневаюсь. Как врач ты этически безупречен, наслышан, наслышан, даже сестры тебя любят, что редко бывает, потому что мы гоняем их, как Сидоровых коз. Но надо будет сделать кое-что сверх твоих сил.
Бойко поднялся из-за стола. Начал ходить по кабинету, заложив руки за спину, пальцы сплел, а большими вертит. Степанов знал — это знак сильного волнения. О чем же так волнуется главный? Дело-то, в конце концов, выеденного яйца не стоит. Почему он так бесшумно ходит?
Бойко повертел большой глобус на резной деревянной подставке, он занимал целый угол кабинета. Зачем врачу глобус? На Северном полюсе на бронзовой точеной ножке была закреплена отливающая золотом титановая пластинка с гравировкой: «Александру Ивановичу Бойко в день сорокалетия от Виктора Петровича Чуракова».
Бойко смотрел в окно на огромные старые тополя. «Давно пора спилить, как они надоели со своим пухом». Оглянулся на слегка согбенного Степанова. «Хороший работник, добросовестный, исполнительный, знающий. Все сделает как нужно… Надо быстро и безупречно, и чтобы комар носа… Двое сыновей, старики свои и жены, это много…»