Оказалось, голос принадлежит ребенку, который сидел впереди, рядом с незнакомой женщиной. Пацан был на удивление нескладный: нос большой, толстый, круглые, чуть косящие, очень подвижные глаза водянистого цвета с редкими ресницами и воспаленными веками. Мальчугану было лет семь, но Николая Ивановича неприятно поразило взрослое, слишком серьезное для ребенка выражение его лица: в больших глазах словно застарелая печаль, какая-то недетская настороженность. На щеках красноватые шелушащиеся пятнышки. Мальчик кусал грязненькие ногти, под носом что-то присохло. Какая тонкая и бледная, с синими жилками сосудов кожа на висках.
«Пацанчик маленько некрасивенький, — подумал Николай Иванович с неведомо откуда взявшимся беспокойством и жалостью. — Неухоженный совсем, вот беда-то какая».
— Вытри сопельки, — сказал он, улыбнувшись. И мазнул указательным пальцем у себя под носом, как бы показывая, где бывают сопли и как их вытирать. — Ногти грызть не надо, а то глисты в животе заведутся.
— Не-а! — шмыгнул носом малец, глядя в глаза Николаю Ивановичу. — У меня уже была глиства, мамака выгнала, теперь нету.
И показал язык, почему-то белый.
Николай Иванович отпрянул.
«Что же он вроде как чудной какой, даже сколько годков ему, точно не разобрать… Зачем язык высовывает?»
— А вот хочешь конфетку? — Николай Иванович достал карамельку.
— Не-а! — ответил мальчик, скосившись на сидевшую рядом женщину. Но конфету взял; кое-как ободрав фантик, сунул в рот, но не стал сосать, как положено, а с оглушительным хрустом разгрыз и разом все проглотил. И хитровато улыбнулся, скорее оскалился серыми зубами:
— Давай еще много!
Он постоянно шмыгал носом и всякий раз крепко, казалось до боли, утирался жестким, тускло и грязно блестевшим рукавом зеленой суконной куртки с чужого плеча; на лацкане была пришпилена медаль «За победу».
— Скоро приедем! — бодро сказал Николай Иванович, шаря в карманах. — Не волнуйся. Ты чей же такой будешь, где живешь-то, к примеру, зовут как и сколько лет тебе?
— В Лозовке, с мамакой, — тихо ответил мальчик, опять робко глянув на женщину рядом. — Мы в город едем, к старшему дядьке! У него много еды, мы всякую вкусняшку будем есть!
— Ну хорошо, вот и ладно, — проговорил Николай Иванович. — На еще конфетку.
На этот раз мальчишка спрятал гостинец в карман.
Рядом с мальчиком, сгорбившись и опустив голову на грудь, сидела женщина в новой телогрейке. Когда она повернулась к окну, Николай Иванович рассмотрел ее лицо. Лет сорок всего… Глубокие морщины на темном лбу, чуть опущенные углы рыхлых губ, запавшие глаза с коричневатыми кругами под ними, веки набухшие, мешки под глазами. Черная бородавка на щеке, ближе к уху. Белки глаз красноватые. Словно очень уставшая или плакала много недавно, всю жизнь. Взгляд ее был недвижен и тяжел. Только волосы были хороши: густые, волнистые, темно-русые, чуть тронутые сединой, но тоже неухоженные: неряшливо выбиваясь из-под съехавшего на плечи зеленого платка, они кольцами и плотными тугими прядями свисали на виски и лоб. Подняв плечи, сидя в полуоборот к окну, она казалась нахохлившейся птицей. Видимо, сын с матерью? Вообще, невеселые соседи, лучше бы уж учительница рядом. Николай Иванович внезапно почувствовал, что от них, как лишним сквознячком в устоявшемся тепле, потянуло в его сторону тревогой и неблагополучием каким-то, совершенно ему ненужным; даже дремота пропала.