* * *
В доме было так тихо, что шум и грохот машин, делавших новый колодец, эту тишину только усугубляли. Старый колодец Сюзан приказала тотчас же засыпать. Уже никто не сможет напиться из него. Пока работа не будет сделана, она решила переехать к родителям.
— Оставайся здесь, пока не вернется Марк, — просила ее мать.
Вечером она всегда принимала решение вернуться в дом, где она жила ребенком. Но утром ее снова тянуло в свой дом. Время между посещениями Марка она считала напрасно прожитым. Утром и после обеда она следила за часами, когда же ей, наконец, можно будет отворить двери маленькой, белой больничной палаты, где Марк неподвижно лежит на кровати, сонно улыбается, когда входит Сюзан, но почти не говорит. Ежедневно, утром или после обеда, она встречается с его отцом или матерью. Вместе они никогда не приходили. У них было большое хозяйство, надо было доить коров и заниматься уборкой.
— Как тебе сегодня кажется наш мальчик, Сюзан? — каждый раз спрашивал отец хриплым голосом, и она всегда отвечала ясно и громко:
— У Марка снова все будет хорошо!
Мать Марка говорила редко. Она всегда брала Сюзан за руку, крепко держала и одаривала ее типичной тусклой улыбкой Марка. Иногда они вместе сидели полчаса у постели Марка — столько им разрешалось. Марк не разговаривал ни с одной из них. Когда время кончалось и они вместе выходили на теплое солнце, Сюзан говорила: «Сегодня так красиво, смотрите! Я так рада, что погода установилась. Воздух такой свежий! Это полезно Марку».
Старая миссис Кининг соглашалась: «От воздуха очень много зависит». Они улыбались друг другу и прощались, потому что больше им нечего было сказать.
День за днем она отказывалась думать о чем-то, кроме того, что Марк сможет мобилизовать все силы и выздороветь. Она нуждалась в нем, и он это видел. Она постоянно говорила ему об этом.
— Милый, все остановилось до того момента, пока ты снова не придешь домой. Мы все ждем тебя.
Когда из Нью-Йорка пришло письмо, она положила его, не вскрывая, на свой рабочий стол. Ни минуты она не могла думать о своей другой жизни, которая была так далеко от Марка. Если уж она не может быть с Марком, то должна о нем, по крайней мере, думать. Ни за что на свете она не хотела прятаться за работой от страха, что смогла бы забыть о Марке.
«Я противная, — думала она. — Я и теперь могла бы работать и забыть о том, кого люблю».
И потому она не работала. А если все же по ночам к ней закрадывались мысли о любимом деле, если всплывали в памяти знакомые образы, она сразу же отсылала их прочь. В душе у нее никого не должно быть, кроме Марка. Она чувствовала, что если ей удастся думать только о Марке, то она сохранит ему жизнь. Если она ни на минуту не даст ему выскользнуть из ее мыслей, то у него не будет возможности уйти из жизни. Она сможет удержать его в жизни. По крайней мере, она в это верила и не боялась. Она должна его спасти. Ей всегда удавалось все, чего она хотела добиться. Доктор сказал ей серьезно: «Я обязан вам сказать, миссис Кининг, что я недоволен. Ваш супруг слишком поддается болезни и вообще не сопротивляется». Даже тогда она ничего не опасалась. У нее всегда все завершалось хорошо. Она не даст Марку умереть.