Но она продолжала:
— Я сказала Люсиль: «У тебя двое. Я уверена, что когда у меня будет двое, мне понадобится помощь». Но я так не думаю, Марк. Я и наполовину так не занята, как хотела бы.
— Забудь об этом, — сказал Марк. — Ты мне подходишь.
Он подошел к ней и обнял ее, и ощутив его крепкое и здоровое тело, она почувствовала к нему благодарность.
В конце концов, у нее есть Марк и Джон. Она слишком много хотела от людей типа Люсиль. Ей следует довольствоваться тем, что у нее есть: Марком и Джоном. Сейчас она не была так одинока. Одинокими делают людей мечты.
* * *
Однажды прозвенел дверной звонок, она подошла к двери и увидела Майкла в бриджах для верховой езды и голубой рубашке, он стал на несколько дюймов выше и шире.
— Привет, — сказал он и улыбнулся.
— А, Майкл! — воскликнула она.
— Я видел мою голову, которую вы сделали, и решил посетить вас, — сказал он. — Она очень хороша. Что еще вы сделали?
— Ничего, — ответила Сюзан, — не считая ребенка.
Он прошел мимо нее и стал подниматься по лестнице в мансарду.
— Вы имеете в виду незаконченного ребенка, которого я видел однажды? Я никогда не забуду его.
— Нет, я имею в виду настоящего ребенка, — сказала она.
— А, это… — сказал он безразлично. Он был у двери в мансарду, дергая за ручку. — Почему она закрыта? — закричал он нетерпеливо.
— Я держу ее закрытой, — ответила она.
— Откройте ее, — потребовал он, и она открыла, и они вместе вошли.
Он смотрел на свои собственные рисунки, которые она оставила на стенах там же, куда он их прикрепил.
— Эти старые рисунки, — сказал он, — не так уж плохи для ребенка, не правда ли? Знаете, я думаю, что работа здесь с вами показала мне, что я действительно хочу стать живописцем.
— Ты продолжаешь? — волнуясь, спросила она.
Он кивнул:
— С тех пор я беру уроки. Я не хочу учиться в колледже чему-либо, кроме живописи, — напрасная трата времени для меня. Я собираюсь в Париж. Но я не буду писать во французском стиле. Я только хочу научиться пользоваться красками. Затем я вернусь, чтобы писать то, что вижу каждый день. Едва ли кому-нибудь удавалось написать Америку. Эти леса не так уж плохи, не правда ли? Вы знаете, я мог бы написать ваш портрет. — Он был раскован, так уверен, так полон энергии, что она почувствовала свою незначительность и заброшенность. — Ну а серьезно, что вы сделали? — настаивал он.
— Я же сказала тебе — ничего! — смущенно сказала она.
— Ни единой вещи?
— Ни единой! — сказала она. Она теперь не упоминала Джона, потому что не думала о нем. Ей казалось, что она была ужасно ленива.
Он пристально смотрел на нее голубым обвиняющим взором.