Особенно радовались тому, что не ошиблись в Сережке. Здесь, в неволе, они до конца поняли, какой сильный дух жил в его хрупком теле. Сережка словно возмужал и даже окреп физически. Взгляд его черных глаз сверкал дерзким вызовом. В движениях исчезла суетливость, он ходил неторопливо, по-матросски, вразвалочку.
И сейчас, когда Ильевского увели на допрос, товарищи сразу заговорили о нем. Спасти! Спасти во что бы то ни стало!
Флегматик часовой сидел у порога, налаживая свою зажигалку и прислушиваясь к шагам в коридоре. Начальников своих он узнавал по походке и, заслышав их шаги, тут же спохватывался, но, когда проходили другие, даже ухом не вел и арестованными не интересовался.
— Мне кажется, его можно выгородить, — говорила Ляля, кивнув вслед Сереже. — Он самый молодой, и на вид… совсем не похож на подпольщика…
Эта мысль понравилась всем.
— Ему известны все связи, — с трудом произнес Сапига: у него были рассечены губы. — Он свяжется с лесом…
— А потом, — тихо добавил Валентин, — он знает, где закопаны протоколы… Когда вернутся наши, он за всех отчитается.
Сережка в самом деле был чем-то вроде летописца подпольной организации. Всю несложную ее документацию вел и хранил именно он.
— Хоть одного сберечь, — сжимал до хруста пальцы Боря Серга, будто речь шла лично о нем. — Хоть одного!..
— Будем выгораживать во всем, — убежденно шептала Ляля. — Брать на себя все, что только возможно!..
— Шкет, мол, — улыбнулся распухший от побоев Ленька. — Ничего не делал и не мог делать… Не получил ни одного серьезного поручения.
— Но ведь Королькова рассказала немцам о его стихах? — спохватился Борис.
— Пустая забава, — отмахнулся Ленька. — Главное, что мы ни в чем не могли бы довериться такому шкету.
Спасти, спасти!.. Как сразу стало легко на душе! Как будто, спасая товарища, каждый из них в какой-то мере обретал желанную свободу и оставался в живых. Вся сила их сердец была сейчас безраздельно отдана Сережке.
А его втолкнули через порог избитого, окровавленного. Ленька вскочил и помог ему добраться до парты. Ляля подала ему платок.
— Вытрись, Сережа…
Парень неторопливо вытирал кровь с лица, а в глазах у него прыгали дерзкие неугомонные чертики. Их не было, когда он шел на допрос.
— Что с тобой, Сережка?
— Декламировал…
— Как декламировал?
— Очень просто… Они заладили: декламируй и декламируй, что ты о нас писал… Ну, тут я и дал им!
— Сережа!..
— Смотрю прямо на них и бросаю им в лицо:
Как же судить меня может
Этот фашистский сброд?
Гордо был век мною прожит,
Я не служил у господ!
Часовой-конвоир гаркнул: «Замолчать!»