— Вот здорово! — шепотом воскликнул Серга.
— Можно было бы и без этого, — мрачно заметил Сапига, думая, что Ильевский сам себе навредил.
— И что же они? — смеялся Пузанов.
— Они бьют, а я читаю, они топчут, а я читаю… «Фанатик! — кричат. — У него большевизм в крови!»
Сережка с гордостью окинул взглядом товарищей. Все они были чем-то омрачены. Переглядывались за его спиной.
— Чего вы перемигиваетесь? — рассердился парень. — Когда я рад, вы всегда перемигиваетесь!..
По коридору застучали сапоги, часовой вскочил на ноги, крикнул на арестованных и спрятал в карман зажженную сигарету. Сапоги простучали мимо. Солдат все еще стоял, будто деревянный, а в кармане у него словно дымился фитиль. Казалось, он вот-вот должен взорваться и улетучиться.
Все предполагали, что на сегодня хватит, что их вскоре повезут на ночь в тюрьму, как вдруг вошел растерянный переводчик и опять, второй раз за день, позвал Убийвовк на допрос.
Ляля попрощалась с товарищами, поправила прическу и пошла. А через полчаса в комнате следователя прозвучал пистолетный выстрел. У товарищей перехватило дыхание.
— Стреляют…
Выстрелы глухо звучали один за другим с одинаковыми паузами. Конвоир насторожился.
— Товарищи… Расстреливают! — шептал Серга одними губами.
Прислушивались, окаменев. Они уже не надеялись увидеть Лялю.
Однако она вернулась. Вернулась белая как стена, с помутневшими глазами. Но не избитая, не искалеченная. Даже прическа лежала таким же аккуратным венчиком, как и тогда, до вызова.
— В чем дело, Ляля? Что за выстрелы?
Ляля в изнеможении села за парту и некоторое время, не могла вымолвить и слова.
— Допрашивал какой-то новый… Фу, мерзость… Поставил к стенке — думала, все… Стали стрелять вокруг головы…
— Гады! — воскликнул Серга с ненавистью.
— А я молчу. У самого плеча — молчу, ниже — молчу… Всю обстрелял, до самых ног, вышла, как из рамы… Оглянулась — и свой силуэт узнала на стене.
Ее глаза потускнели, словно туманом их застлало.
— Мы думали, что тебя убили! — воскликнул Серга. — Вот паникеры!
Девушка вяло улыбнулась.
— Пусть… хоть силуэт оставила на стене… Родной школе на память.
На следующий день Ильевского допрашивали последним. С допроса он возвратился крайне возмущенным. Его детские губы мелко дрожали. Не обращая внимания на часового, который смотрел от двери на арестованных будто в пустоту, Ильевский набросился на товарищей.
— Вы зачем меня грязью обливаете? — сердито закричал он.
Товарищи удивленно переглянулись, словно ничего не понимая.
— В чем дело, Сережа?
— Я вас спрашиваю, зачем вы грязь на меня льете? — Сережка чуть не плакал от возмущения. — Мне все известно!.. Мне следователь показал ваши пасквили!.. Чем я провинился?.. Я делал все, что мог!..