— Ничего не видно, — пробормотал широкоплечий Сорока.
— Да вы и днем бы его не сняли! — с ноткой хвастливой гордости сказал Пузанов. — Машина тоже не глупая, она ждет рук хозяина!
Борис неуверенно глянул на него из-под своего козырька:
— Так как же быть?
— А я вот покажу сейчас, как быть! — Леонид мгновенно очутился на машине и бесшумно исчез в ней.
Вскоре из люка высунулся контур пулемета.
— Принимай, Сережка! — послышался голос Леонида.
Ильевский, приблизившись к люку, взял из рук непривычно тяжелое оружие.
Через некоторое время Пузанов, тяжело дыша, выставил на борт аккумулятор.
— Принимайте!
Ребята подхватили его втроем и чуть было не уронили, таким он оказался тяжелым.
— Вот как это делается, — сказал Леонид, спрыгивая на землю.
— Гениально! Это просто гениально! — восторженно воскликнул Борис, приглядываясь в темноте к Пузанову.
— Класс! — согласился и Валентин. — Мы бы до сих пор возились. Подсобите, я возьму аккумулятор на плечи.
Ему помогли. Леонид взял у Сережки пулемет, осмотрел его в темноте, и они все вместе двинулись к Белой роще.
VIII
Утром 26 октября на краю городского кладбища, на Огневом поле, немцы расстреливали пленных политруков. Их расстреливали не в яру, а на ровном месте. Никто из пленных не упал на колени, и пули, пронзив горячие груди и не встречая преграды, летели дальше.
Выскочив на выстрелы, Ляля, еще не причесанная после сна, замерла посреди двора и, не двигаясь, смотрела вверх. Пули тонко свистели над ее головой. Если бы она могла увидеть эти пули в полете, то увидела бы, что они красные от горячей крови политруков.
Стрельба прекратилась, а девушка все еще стояла на месте. Потом оглянулась вокруг себя, будто в незнакомой пустыне.
В этот день с нею творилось что-то странное. Первой заметила это Надежда Григорьевна, которая вообще замечала тончайшие, еле уловимые изменения в настроении дочери. «Она смотрит на меня, как слепая, — с тревогой подумала мать о Ляле. — Смотрит прямо на меня и не видит».
На расспросы о здоровье Ляля бросала односложные скупые ответы.
Потом оделась и молча ушла из дому. Вернулась уже во второй половине дня, насквозь промокшая под дождем, но более разговорчивая и оживленная, чем утром.
— Мама, ты ничего не будешь иметь против, — сказала она за обедом, — если ко мне сегодня придут гости? Хотим кое-что почитать.
— Зачем ты спрашиваешь, Ляля! Ты ведь знаешь, к тебе всегда приходило много друзей. Кажется, я никогда слова не сказала.
— Спасибо, мама.
Константин Григорьевич притащился с работы сердитый и насупленный. Устало сел за стол, закурил.