Предполагалось, что весной, как только члены подпольной группы кригслазарета более или менее окрепнут, им будет устроен коллективный побег. Веселовский уверял, что до весны их раны заживут.
III
Весна наступила.
Ляля пришла в кригслазарет под вечер. Ни начальника госпиталя, ни санитарок уже не было. Только охрана стояла на дверях да пленные стонали в палатах.
Веселовский жил в конце темного коридора, в комнате, которая служила одновременно и жильем, и перевязочной, и аптекой. Заплесневевшие, влажные стены, куча гипса в углу, кровать, топчан, зарешеченное окно над ним с разбитыми стеклами. Когда Ляля вошла, врач что-то читал, стоя в белом халате на коленях в постели и прижавшись лбом к самой решетке. Уже вечерело, и света в комнате не хватало.
— Добрый вечер, Лука Дмитриевич, — поздоровалась Ляля, переступив порог. Каждый раз, когда она заходила в эту конуру, у нее жгучий мороз пробегал по коже.
Врач повернул к ней свою широкую, как лопата, бороду.
— Здравствуйте, Ляля, — и встал девушке навстречу. Врач был невысокого роста, и борода его казалась непропорционально большой в сравнении со всей фигурой. — Прошу садиться… — Он развел руками: где же сесть. С брезгливой грустью глянул на топчан, полный клопов. — Садитесь на тумбочку.
Девушка стояла напротив зарешеченного окна в глубокой задумчивости, словно о чем-то напряженно вспоминая.
Густые сумерки легли на землю, на темный, огороженный проволокой двор с конюшней в противоположном конце. Только над конюшней высокое небо еще оставалось светлым, почти белым, освещенным последней умирающей краской заката, который угасал где-то справа, невидимый из окна. Ляля, освещенная этим небом, стояла совсем бледная и, кажется, не замечала в этот миг ни двора, ни неба, ни самого Веселовского.
— Ляля, почему вы такая? — спросил врач.
Девушка повернулась к нему, страдальчески подняв брови, будто узнавая его.
— Что случилось?
— Случилось, — тяжело сказала она. — Случилось, Лука Дмитриевич.
Врач сдвинул на лоб очки с единственным надтреснутым стеклышком, расправил широкие плечи.
— Что именно?
— Погиб отряд товарища Куприяна.
— Что-о-о-о?
— За Ворсклой… погиб.
— Весь отряд?
— Надо думать, что так.
— Не может этого быть, — заходил врач по комнате. — Это невозможно!
— Что невозможно?
— Что весь отряд. Кто-то же остался.
— Остались… мы с вами, — сказала Ляля.
— Я же говорю, что остались… Невозможно, чтоб его не было. Надо создавать самим!
— Ради этого я и пришла, Лука Дмитриевич. Есть постановление нашей организации: оставить Полтаву, уйти в леса.
Врач остановился посреди комнаты.