Знал, но, да помоги ему, Господи, делал вид, будто не знает. Ибо пойти сейчас навстречу ее желаниям означало для него потерять покой навсегда. Уступить ей значило получить вознаграждение такое, какое не в силах дать ни одно воздержание, даже если оно преследует святые цели. Да, он поцелует ее, но постарается сорвать все радости, дарованные смертному, с ее губ.
— Вы самая красивая женщина. Ваши губы как лепестки диковинного цветка и созданы для восхищения. Ими можно упиваться.
Анжела замерла, зачарованная.
— Ваша кожа так нежна, приятнее и нежнее роскошных китайских шелков.
Она затрепетала.
— Да, — произнес он, видя, как задрожали ее ресницы от желания. — Ваша волшебная кожа способна заставить любого мужчину забыть о благородных намерениях. Именно это испытываю сейчас я, мой Ангел.
Он пристально смотрел в изумрудные озера ее глаз и тонул в них.
— Вы вливаете в меня новые силы, и взамен вы должны найти во мне новый смысл жизни, — проговорил он еле слышно, втягивая губами ее горячее дыхание.
Анжела повторила его движение. Николас легонько поцеловал ее в губы.
Она призывно прошептала его имя.
— О, дорогая, — говорил он, почти не отрывая своих губ от нее. — Вы хотели поцелуй, я не отказал в вашем желании. Это для начала. Отсрочить удовольствие — значит, сильнее разжечь пламя.
— Никогда не думала, что смогу так страстно желать мужчину. — Она говорила низким грудным голосом, прерывающимся от волнения.
— Я тоже, прелестный цветок. Приоткройте ваши лепестки. Покажите мне, что за секреты за ними скрываются. Да, вот так.
Николас легонько укусил ее за прелестную мочку точеного ушка.
Она протестующе застонала и забилась в его объятиях.
Тогда он положил ее на подушки, нежно обхватил руками ее лицо и лег на нее.
Анжела извивалась под его пульсирующим телом в агонии желания, разгоравшемся в них обоих все неистовее.
— Скажите теперь, как сильно вы хотите меня, мой Ангел.
Она, задыхаясь, провела языком по губам, это сломило его последнюю волю.
— Я вся горю. Хочу вас больше жизни.
Со стоном он припал к ее губам. Он коснулся кончика ее языка, провел языком по внутренней поверхности щек, упиваясь их ароматной мягкостью. У него возникло чувство, словно он открыл новую землю, новые горизонты наслаждения. Еще сильнее прижался к ней.
— Cara mia[4]. — Он поймал себя на том, что говорит на языке матери. Его сильно потрясли новые ощущения, он с трудом понимал, как это произошло.
Николас колебался.
Она не отпускала его, готовая раствориться в нем.
Он должен либо остановиться на этом, либо продолжать и тогда уже открывать ей все новые восторги любви. Мысль о запретности происходящего уже казалась ему невыносимой; Анжела продолжала исступленно целовать его. Николас еще раз глубоко и страстно поцеловал ее и замер. Их тела почти слились в одно целое. Он тонул в ней, в ее губах, она издавала звуки, похожие на воркование. Николас втянул ее губы в свои. Она порывисто сжала в ладонях его голову.