* * *
Вопреки данным разведки, скорее всего — просто устаревшим, военные шведские корабли в бухте Гданьска на момент налёта имелись. За несколько часов до зерновозов к городу прибыла флотилия из Стокгольма. В связи с тяжёлыми потерями в армии Торстенссона, её решено было пополнить шведскими новобранцами, а то уж слишком германской по составу она стала. Практика же показывала, что самыми надёжными и стойкими солдатами были именно шведы. Да и стоило разгрузить деревни метрополии от энергичных людей. Бунты там полыхали, не прекращаясь — в связи с тяжёлыми налогами, доводившими свободолюбивых скандинавов до крайности. Выкупленные на голландские кредиты, голландские же суда привезли чуть более пяти с небольшим тысяч жаждавших славы и денег рослых, белобрысых, крестьянских парней. Сопровождали же транспорты корабли воссоздаваемого военного шведского флота, недавно практически уничтоженного датчанами. Возглавлял экспедицию главный военно-морской начальник, адмирал, барон Карл Карлссон Гюллениельм.
Карл, прибыв в Гданьск, организовал выгрузку пехотинцев на берег, где их приняли под свою опеку офицеры из армии Торстенссона, распустил экипажи — по половине — на берег, отдохнуть после перехода через море. Гребцы-каторжане, естественно, остались на банках — никто расковывать их не собирался. Впрочем, не хватало на галерах и гребцов. Зимой, пока галеры стояли на приколе, каторжан использовали в шахтах, для добычи руды и не все они это суровое время года пережили. Адмирал собирался пополнить их число, заменить некоторых из доживших до весны, но сильно похудевших и постоянно кашлявших. Благо во время войны сделать это легко — к вёслам приковывали пленных поляков и литовцев, а теперь к ним должны были присоединится ещё и казаки.
Выпив рому — удивительное дело, в холодную погоду выпитый холодный ром греет тело и душу — и, поужинав, барон раскрыл свои стихотворные мемуары, чтоб окончательно их доработать для издания. Включил керосиновую лампу на половину мощности — новых поставок земляного масла для неё в ближайшее время не предвиделось, а старые запасы таяли, будто снег на весеннем солнце.
«Действительно, будь это вино, подумал бы, что кто-то тайком отпивает! Хотя и трудно представить существо, способное ЭТО употреблять внутрь. Ведь пользуюсь-то лампой редко и с бережением этой вонючей гадости, а она убывает. Надо будет узнать, не захватили ли в Минске казацких запасов? Глаза уже совсем не те, что были в молодости, при свечах, наверное, писать не смогу».
Раскрыл серебряную, казацкой же работы, чернильницу-невыливайку, снял колпачок с их же ручки с золотым пером и погрузился в мир собственных воспоминаний.