К тому же, когда мы вытаскивали Профессора из машины, наш шеф, очевидно, тоже кое-что прикинул, и теперь его и след простыл. И вот мы ранним утром стоим у Ист-Ривер, на горизонте ни одного такси, и в любую минуту может появиться легавый.
Нам ничего не остается, как убраться подобру-поздорову. Мы разворачиваемся и медленно идем — я держу Профессора за ноги, а Большой Ниг подмышками, услышав шаги, прячемся в подворотнях. Отойдя несколько кварталов от Саттен-Плейс, мы попадаем в трущобы с многоквартирными домами, и вдруг из какого-то подвала выскакивает куколка.
Она замечает нас раньше, чем мы успеваем спрятаться, и, надо сказать, нахальства в ней больше, чем положено иметь куколке: она идет прямо на нас и смотрит сначала на меня и Большого Нига, а потом на Профессора, который где-то успел посеять шляпу, и теперь его бледное лицо можно разглядеть даже при таком тусклом свете.
— Невероятно! — восклицает куколка. — Да ведь это тот самый добрый господин, который дал мне за яблоко пять долларов и спас моего Джонни. Что с ним?
— Ничего страшного, — отвечаю я куколке, которая все в том же рванье и такая же рыжая, — только если мы сейчас же не пристроим этого малого, он отбрыкнется прямо у нас на руках.
— Так несите его ко мне, — говорит она, указывая на подвал, откуда только что вылезла. — Комнатушка моя, конечно, не бог весть что, но вы можете его там устроить, пока не подоспеет помощь. А я как раз снова иду за лекарством для Джонни, хотя теперь он уже в безопасности, спасибо этому господину.
Ну вот, мы тащим Профессора по ступенькам в подвал, а куколка шагает впереди, показывая дорогу, и приводит нас в комнатенку. Вонь в ней стоит, как в китайской прачечной, и весь пол уложен спящими малышами. И только одна кровать, вернее, не кровать, а развалюха, с какой стороны ни глянь, а на ней — малыш. Рыжая куклёшка перекатывает его на одну сторону развалюхи и кивает нам, чтобы мы клали Профессора рядом с малышом. Потом берет мокрую тряпицу и начинает прикладывать ее к профессорову котелку.
В конце концов, он открывает глаза, смотрит на нее, и она, очень довольная, улыбается ему во весь рот. Теперь мне кажется, Профессор догадывался, почему мы таскали его с места на место, только молчал, хотя, может, у него не было сил ворочать языком. Так, значит, переводит он взгляд на Большого Нига и говорит что-то вроде:
— Приведи мне Вайссбергера и Фриша, да поскорее, — говорит Профессор. — Самое главное Вайссбергера. Мне нужно ему кое-что сказать, пока я жив.
Профессор ранен очень тяжело, и выздоровление ему не светит. Через три дня он умирает в этом самом вонючем подвале, и все три дня рыжая куклёшка ухаживает за ним и за своим больным малышом; а остается он в этом подвале потому, что док Фриш, старая зануда, говорит, что Профессора нельзя перевозить, а то он откинется еще раньше. И вообще, док Фриш недоумевает, как Профессор до сих пор жив после того, как мы всю ночь мотали его по городу.