— Нет, все в порядке.
Он пристально глядел на нее, и, встретив этот взгляд, она прочла в нем смешение чувств. Что это было: любопытство? восхищение? а может быть, некоторое презрение?
— Вы были раньше в Ирландии? — спросил он.
Она покачала головой:
— Никогда.
— Март — наверное, не самый лучший месяц для приезда сюда. Мне думается, вы могли бы выбрать более экзотическое место для своего долгожданного отдыха.
Лизл иронически засмеялась.
— Ирландия — это ведь так чудесно. Она далеко от цивилизации. А это именно то, в чем я нуждаюсь сейчас: в полном покое и тишине. Мне нужно побыть хоть немного подальше от людей, которые утеряли общечеловеческие ценности.
Наступила пауза. Лизл чувствовала на себе его взгляд.
— Что же у вас за жизнь, если вы не можете в ней никому доверять.
— Ну, не совсем так, — быстро возразила она.
Она развязала шарф и сняла его с головы, и теперь ее волосы свободно падали ей на лицо, как яркая пелена. Это напомнило Джеймсу, даже в полумраке их укрытия, мягкий свет свечей.
— А почему вы делаете это?
Лизл изумленно взглянула на него.
— Делаю — что?
— Играете. Почему вы играете? Это искусственная жизнь; это развлечение для людей, которым больше нечем заняться.
Она издала удивленный смешок:
— Я так не думаю.
— Но ведь это так — это все неправда. В вашем мире нет ничего реального.
— Я могла бы сказать тоже самое о вашей жизни. Почему вы рисуете?
— Это совсем иное.
— Вовсе нет. Вы же сами признались, что рисуете потому, что вам это доставляет удовольствие. Так отчего вы рисуете?
Он пожал плечами, и взгляд его блуждал по серой дали океана. А Лизл, желая знать больше об этом человеке, спросила:
— Вы продаете свои картины?
На этот раз рассмеялся Джеймс: его повеселила сама мысль, что из своих картин он мог бы извлекать доход.
— Я бы хотел зарабатывать этим на жизнь, но не зарабатываю. — Наступила еще одна пауза, после которой он сказал: — Я зарабатываю деньги на своем конном заводе, еще немного — в своей лондонской галерее… ну и кое чем другим…
— Чем же?
Повисла долгая пауза. А когда он заговорил, голос его был спокоен и небрежен:
— Я унаследовал кое-какое дело.
У Лизл сложилось впечатление, что эти слова были полуправдой, но она не стала упорствовать.
Они сидела вместе в молчании, наблюдая, как море набрасывается в злобе на берег, слушая пронзительные крики чаек над головой.
Наконец Джеймс пошевелился и сказал:
— Поедем. Нам не худо бы поторопиться: через час станет темно.
Он нежно взял ее под локоть, и они пошли по песку обратно к машине. Она быстро взглянула на Джеймса, пока он открывал ей дверцу. Исчезающий дневной свет заострил его профиль, но даже в полумраке Лизл рассмотрела нежную тень его длинных ресниц и резко выступавшие скулы. Он стоял, наклонившись, открывая ключом машину, и выглядел напряженным и задумчивым.