«О, ты прекрасна, подруга моя, ты прекрасна, Бузя, когда щечки твои пламенеют и глаза твои пышут огнем…»
Напрасные речи! Бузя не слышит моей «Песни песней». У Бузи своя «Песнь песней». Она не переставая хвалит «кого-то», хвалит его изо всех сил. Она говорит мне:
– Друг мой бел и румян – суженый мой прекрасен и мил. Отличен от тьмы других – прекраснее многих-многих иных. Он, может быть, не столь учен, как иные, зато он добр. Зато он мне предан. Зато он любит меня. Почитал бы ты письма, которые он мне пишет, почитал бы ты письма!
– Пленила сердце мое ты, сестра моя, невеста, – продолжаю я, будто не слышу, что она мне говорит, – мое сердце ты пленила, сестра моя, невеста!..
А она:
– Уста его сладость, и весь он прелесть – почитал бы ты его письма, что он мне пишет, почитал бы ты его письма!..
В словах ее слышится странный тон. Странный у нее голос. Этот голос – так кажется мне – хочет пересилить другой голос, внутренний голос.
Для меня это ясно, как дважды два.
13
Быстро и неожиданно вскакивает Бузя с душистой травы, отряхивается, выпрямляется во весь рост, закидывает руки за голову, останавливается и смотрит на меня сверху вниз, гордая и прекрасная, величественно-прекрасная, – прекраснее, чем всегда, кажется она мне в эту минуту.
Боюсь сказать, но мне кажется, – если я назову Бузю истинной Суламифью, это будет честь и хвала для Суламифи из «Песни песней».
Неужели этим окончен наш разговор? Я поднимаюсь вслед за Бузей и подхожу к ней:
– Оглянись, оглянись, Суламифь, вернись ко мне, Бузя! – говорю я ей языком «Песни песней» и беру ее за руку. – Вернись ко мне, Бузя, вернись ко мне, еще не поздно… Еще одно слово, одно только слово должен я тебе сказать.
Напрасно, напрасно! Бузя не хочет больше слушать.
– Довольно, – говорит она, – наговорились. Достаточно наговорили друг другу, может быть больше, чем надо… Довольно, довольно. Уже поздно. Смотри, как поздно уже! – говорит мне Бузя и показывает рукою на небо, и показывает мне на солнце, которое обливает ее сверху донизу своими мягкими, нежными золотыми лучами. И Бузя, лилия Саронская, Бузя, роза долин, приобретает новый блеск, багряно-золотой блеск многоцветного поля, что простирается вокруг нас без конца и без краю. – Домой, домой! – говорит мне Бузя, и торопится уходить, и торопит меня идти. – Домой, домой! Пора уже, Шимек, пора. Отец и мать подумают бог весть что.
Домой, домой!
В ее последних словах – «домой, домой» – мне слышится знакомый отзвук давних лет, слова «Песни песней».
«Беги, друг мой, беги, милый, и будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических».