А — я злой и кровожадный.
Б — не прощу всех этих экзекуций.
В — Надо будет, им какой ни будь подарунок купить…
Как же все-таки чертовски хорошо, иногда поболеть, когда за тобой ухаживают… Настойки, полоскания, теплое питье… Настойки, полоскание. Прожарка в натопленной бане. Растирание, настойка, полоскание, питье…
Обрядили, чуть ли не в тулуп, навалили поверх кучу всякого теплого тряпья, пару старых одеял точно разглядел у Мишки в руках. Напоили медом с молоком, задули свечу и велели спать. Что и сделал с превеликим удовольствием.
Удовольствие лениво мурлыкнуло, свернулось клубочком на груди и уснуло.
* * *
Два дня. Два дня жил жизнью сибарита, а потом в одночасье все кончилось. Хотя если быть честным, хотя бы перед собой, устал больше чем от работы. Когда расписана каждая минута, и ты знаешь всю последовательность до малейшего движения бровей и акцента в голосе, такой отдых становится каторгой.
На третий день, проснувшись, раскашлялся, сплюнул комок мокроты на пол и выругался, вытерев рот рукавом исподнего. Встал с кровати и замер от понимания произошедшего. Я заговорил! Назвать полноценной речью это шепелявое шипение нельзя но… Хоть что-то. Ура! Ура! Уря.
Быстро оделся и побежал завтракать. На дворе все по-прежнему, ножки буша, пока что в комплекте со всем остальным, разгребают сено, рассыпанное у стога рядом с конюшней, выискивают зерна, семена и всякий прочий корм. Барбос лениво гавчет лежа в своей будке, по-моему, он даже не открывает глаза, только приподнял одно ухо. Мычит корова в хлеву, требует, чтоб пришли и подоили её, подошедшее молоко распирает вымя. Порося, взвизгивая, дерутся за остатки своей утренней кормежки. Телега, стоит у бревенчатой стены, краешек хомута выступает изнутри. Видимо, приехавший с утра пораньше Никодим, выпряг кобылу, отвел унутрь. Оставил конскую «одежку» здесь, значится скоро поедет обратно.
Пойдем, пошипим или пошепчемся, это уж как получится. На всякий случай сделал попытку заговорить. Получилось.
— «Интересно, Силантий с ним или на хозяйстве остался?» — мелькнул в голове вопрос, когда я взялся за рукоятку на входной двери.
«Посмотрим!»- ответил сам себе и шагнул внутрь.
Что и требовалось доказать. Оба здесь. Сидят рядышком, голубчики, и кашу трескают. На столе два кувшина, один с пивом второй с молоком. Молод ишшо Мишаня спиртное потреблять. Я остановился в дверях и недоуменно тыкаю пальцем в «подлизу», потом указываю на кухню, скрытую за занавеской и мотаю головой. Он вздохнул с сожалением, забрал миску, сунул в зубы кусок хлеба, в другую руку взял свое молоко и умотал на женскую половину. Обойдя меня стороной. Я на нем отыгрывался за то, что было третьего дня, при удобном случае он поджопник получал.