Так темно. Я сползаю на пол по грязному кафелю, вдыхаю его медицинский запах. Меня опять заперли, а здесь нет окон, и здесь давно выключен свет. Так темно. Я боюсь темноты.
Так тихо. Я забиваюсь в угол, чтобы не слышать этой тишины, зажимаю руками уши. Рассаженное горло давным-давно не пропускает ни звука. Я боюсь молчания, но молчу. Меня заперли и ушли. Даже если закричу, ничего не изменится.
Так пусто. Ощупью я нахожу стол и стулья, стены, кафель, старую половую тряпку на полу, осколки стекла. В холодных пальцах нет боли, я ищу дальше, но дальше только кафель и липкий пол. Пусто. Наверное, я никогда отсюда не выберусь.
От темноты болят глаза — выцарапать бы их, может, тогда темнота станет привычнее. Кафель больше не пахнет больницей, теперь он вообще ничем не пахнет. Ощупью я ползу обратно в свой угол. Старая половая тряпка, вот она. Значит, мне дальше.
Вою, а голоса нет. Вою и вою, но никто не придёт. Какая же я маленькая и слабая. У меня нет даже голоса. Нет рук. Нет глаз. Я вся состою из собственного воя.
Вся кухня была в её власти. Да что там кухня — весь дом, сад, и тот участок за садом, на котором плелись сочные стебли тыкв, торчал иссушенный солнцем крыжовник и медленно умирали старые вишни. Кухня пропахла имбирём, корицей и анисом, а в большой кастрюле на плите кипело и булькало. Снаружи, на сетках раскрытых окон сидели голодные осы.
Влада откладывала большую деревянную ложку, заправляла под косынку прядь волос и зажмуривалась на секунду. Вся кухня, и сад, и даже тот маленький участок за садом были её колдовским миром. А кухня — большая, и баночки можно составлять под окном, крышками вниз, чтобы остывали, а вечером сесть рядом с ними, с чаем, и любоваться на янтарные яблоки, ало-полуночные сливы и медово-шафранную облепиху.
Вечерами в окно дул прохладный ветер. Дом обступала кромешная темнота — самый край деревни освещался только звёздами. Зато сколько их тут было! Влада сказала однажды, что совершенно откровенно считала: не может быть столько звёзд сразу и в одном месте. Что это всё романтические выдумки. Оказалось, нет.
С утра родители уезжали на работу: отец на завод, а мама отправлялась в больницу, где значилась главврачом. Дом весь день стоял бы пустой — не считая мирно спящего Командора, — если бы не Влада.
Вечерами она сидела на крыльце с ноутбуком и кружкой остывающего чая и листала намётки диссертации, то и дело прихлопывая комара на коленке. Мошкара танцевала вокруг жёлтой лампочки. Лаяли вдалеке собаки — одна начинала, и её тут же поддерживал целый хор. К ночи холодало. Влада отставляла ноутбук и уходила в дом за ветровкой.
