Она прикоснулась к нему. Ее пальцы были теплыми, нежными и, несомненно, человеческими. Морд Габион моргнул, его веки медленно и болезненно дрогнули. И заскрежетали, подобно камню. Собственно, камнем они и были.
Он не должен был проснуться, не мог чувствовать нежные пальцы и долетавший до него запах имбиря и специй. Он вообще ничего не должен был ощущать — и вот на тебе!
Женские пальцы пробежали по груди, проследили линию кости на кончиках сложенных крыльев, которые жаждали развернуться и поднять тело в ночное небо.
— Как тщательно тебя создавали, — прошептала она.
В глазницах горгульи шевельнулись глаза. Ей так хотелось большего — увидеть ее, но тело не было к этому готово. Каменное оцепенение еще не покинуло ее.
Девушка подошла ближе и встала на край уступа, где сидела горгулья. И Морд это тоже почувствовал — ногами, обутыми в башмаки с тонкой подошвой, которые надел в тот день, когда согласился на сделку с волшебником: навеки уснуть, с тем чтобы его враги, химеры, тоже оцепенели.
Морд и ему подобные пожертвовали свободой и жизнью во имя того, чтобы спасти мир от химер, стремящихся поработить род человеческий. Но он почему-то проснулся. Он сглотнул, вернее, попытался сделать это движение; окаменевшее тело плохо слушалось.
Он попытался снова. Получилось немного повернуть голову, правда всего на дюйм. Женщина прижалась к нему, изучая, и ничего не заметила. Но движение получилось вполне реальным. Он пробуждался.
Интересно, его враги тоже просыпаются?
Ками Мачон вцепилась в горгулью и запретила себе смотреть вниз, сосредоточившись на выполненных с невероятным мастерством деталях крыльев и мускулов. Как жаль, что она не знает имени мастера, который так потрясающе запечатлел в белом мраморе силу и мрак существа!
Она многие годы лепила из глины, но недавно раскошелилась на глыбу алебастра. У нее пальцы чесались взяться за резец и снять первый слой камня. Но она боялась, потому что хотела, чтобы ее скульптура получилась совершенной и прекрасной, как эта горгулья.
Она скользнула рукой туда, где нижнюю часть тела статуи прикрывала странная, похожая на килт ткань. Под ее пальцами содрогнулся камень. Она тоже вздрогнула и тут же рассмеялась игре своего воображения. Скульптура казалась живой — так мастерски была выполнена, но эта вот горгулья (или, точнее, гротеск) была каменным, холодным и твердым изваянием. И не могла почувствовать, как порхает над ней ее рука, не могла реагировать на ее прикосновения.
Девушка покачала головой и передвинула ногу еще на дюйм к краю выступа. Одной рукой она держалась за горгулью, а другой потянулась к фонарику, который висел у нее на шее. Было темно, уже за полночь — только в это время она могла быть уверена, что никто не увидит и не остановит ее.
