Мы сидим за обеденным столом и едим суп. Мы — это я, Мама, Папа и Брат. Мы молчим, потому что рты у всех заняты. И замираем все вместе, когда в нашу дверь раздается глухой и громкий стук. Бумм!..
Один раз.
Мама первой опускает ложку вниз и тоскливо глядит куда-то в сторону.
— Снова…
Наши головы одновременно поворачиваются в сторону коридора, откуда долетел звук; сидя за нашим обеденным столом через проем в прихожую можно видеть входную дверь. Брат встает и направляется туда, я — за ним.
— Третий за эту неделю… — тихо бормочет он. Мама смотрит на нас, поднявшись на ноги и теребя передник. Только Папа вновь возвращается к еде, угрюмо глядя себе в тарелку. Ему скоро на работу.
Брат поворачивает замок входной двери и медленно открывает. Но мы и так знаем, что увидим. То же, что и всегда. Что и много раз до этого.
В проеме, как замирающий маятник, покачивается тело.
Еще один.
Я подхожу чуть ближе и смотрю снизу вверх, туда, где исчезает другой конец веревки. Я знаю, где и чем она заканчивается.
Вместе со сквозняком врывается сильный запах разложения. Запах смерти, вновь постучавшей в двери нашего дома.
— Как же быстро они начинают вонять! — качает Брат головой и быстро закрывает дверь. Висельник исчезает. Но еще несколько секунд я будто бы могу видеть его контуры сквозь дерево.
Я вздрагиваю от мысли, что однажды, возможно, кто-то из них выскользнет из петли, просочится в дом через щель под дверью вместе с этим жутким запахом, чтобы схватить меня и лизать лицо своим вонючим холодным языком, пока я не сойду с ума.
— Нужно позвонить, чтобы сняли и увезли, — говорит Мама. Брат кивает и уходит звонить.
Дело в том, что над нашей дверью вбит большой Гвоздь, и они приходят, чтобы привязать к нему веревку. Это происходит время от времени, сколько я себя помню — иногда чаще, иногда реже. Я не знаю, почему их тянет сюда, зачем им нужен именно этот Гвоздь. Они просто приходят и приходят, а мы узнаем об этом, когда слышим очередной удар ног в наши двери.
Что их заставляет искать Гвоздь, я тоже не знаю. Мне почти ничего не известно о том, что снаружи, потому что я никогда не выхожу из дому. И с собой меня тоже никто никогда не берет. Я знаю лишь то, что могу видеть в окно. Я люблю смотреть в окно. И только когда открывается входная дверь, я иногда высовываю голову, чтобы посмотреть на Гвоздь.
От трупного запаха, наполнившего коридор, мне делается нехорошо. Я бреду к себе в комнату, слыша, как Папа скребет ложкой по дну тарелки, а Брат кому-то говорит в трубку, что снова и чтобы сняли и увезли. Закрываю за собой дверь комнаты, здесь запаха почти не слышно. Почти.
