Хозяйка большого дома

Младенца Райдо нашел на кухне.

Не спалось.

Давненько уже не спалось — ночью боль наступала. И порой Райдо казалось, что все его тело, и без того сшитое из лоскутов, вот-вот рассыплется. Он открывал глаза, пялился в потолок, по темноте серый, грязный и в разводах. Вытягивал руку, не то пытаясь дотянуться до этого потолка, не то просто убеждаясь, что еще способен шевелить руками. Малейшее движение отзывалось болью, и Райдо с непонятным ему самому удовлетворением изучал ее оттенки, гадая, когда же все закончится.

Доктора утверждали, что прогноз хороший и с наступлением зимы разрыв-цветок уснет, правда, когда Райдо спрашивал, а что будет весной, они отводили глаза…

Бестолочи.

Он знал, что умрет, так какая разница? Зима, весна или вот осень…

Дожди седьмой день кряду. Райдо считает дни, зачеркивая их красным карандашом на обоях. Поначалу ему казалось, что он не протянет хоть сколько бы долго, но вереница крестов у кровати росла, и теперь Райдо нашел очередное развлечение — рассматривал их, пытаясь вспомнить день, который был скрыт за тем или иным крестом.

Получалось хреново.

У него всегда получалось хреново с памятью, а уж теперь, когда эта самая память здорово отравлена алкоголем…

…бутылка на полу.

Первое время Дайна ставила бутылку на столик, хороший столик, аккуратный, под белой скатеркой и кружевной салфеткой, которую Дайна старательно крахмалила, но от салфетки все одно тянуло щелоком и еще чем-то, что в безумной голове Райдо прочно увязывалось с госпиталем. И не в силах вынести этот запах, он вышвырнул в окно и салфетку, и скатерть… и столик бы, если б смог… а вот бутылку оставил.

У кровати.

И сейчас он руку спустил, зашевелил пальцами, пытаясь нащупать горлышко.

Не давалась.

А когда далась, паскудина этакая, то обнаружилось, что бутылка пуста. И от этой жизненной несправедливости Райдо взвыл.

Мысленно.

Выть вслух не позволяла гордость.

Зацепившись рукой за изголовье кровати, металлическое, витое и раздражавшее острым запахом холодного железа, который по дождям сделался особо резким, Райдо сел.

Голова кружилась.

Сколько он выпил? Много… Дайна невесело шутила, что виски в доме уходит быстрей, чем хлеб… и вновь совала опий. С опием, дескать, ему будет легче… легче, ее правда, боль не отступает, но становится призрачной, далекой, словно бы принадлежащей не Райдо, а кому-то другому, кто заменяет его в этом разодранном теле. И присутствие этого другого одновременно и бесило, и пугало. А быть может, злость, Райдо испытываемая, была естественным следствием страха. Как бы там ни было, опиума он избегал.