Белый камень Эрдени - Геннадий Философович Николаев

Белый камень Эрдени

«Г. Николаев соединяет легенду с действительностью. Искусно стилизированное бурятское сказание о поющем «белом камне Эрдени», способном «смешивать тысячи веков», неожиданно получает подтверждение во время туристского похода в долину горного озера, на дне которого будто бы скрыт чудодейственный камень, упавший когда-то с неба. Повесть полна приключений, о которых поочередно рассказывают все пять персонажей. В какой-то момент, совпавший с пробуждением сейсмической активности, они словно бы отброшены назад во времени и превратились в первобытных пещерных людей.

Читать Белый камень Эрдени (Николаев) полностью

1. РАССКАЗЫВАЕТ ВИТАЛИЙ КРУГЛИКОВ, НАЧАЛЬНИК АКУСТИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ

Я никогда не вру — это один из моих главных принципов. Жить с принципами, по-моему, куда легче. Чем больше принципов, тем лучше: один принцип вытесняет другой, и в результате вы никогда не попадете в безвыходное положение. У меня принципов много, жизнь постоянно обновляет и совершенствует их. Изобретение принципов — мое хобби.

Я люблю свою работу, люблю ковыряться в звуковой аппаратуре, извлекать из нее различные комбинации звуков. Люблю свою семью: жену Ирину и сына Александра. Люблю вкусно поесть, побольше и пожирнее — этакие большие, громоздкие блюда, вроде бифштекса с яйцом и жареным картофелем или мясное филе под соусом с грибами, а на ужин — горку блинов с топленым маслом или тарелочки три-четыре оладьев со сметаной и смородиновым вареньем. Люблю почитать на сон грядущий какой-нибудь детективчик или просто полежать, глядя в телевизор или размышляя о космосе. Мой вес при росте сто пятьдесят восемь сантиметров сто двадцать пять килограммов, — представляете, какой я? В поперечнике я почти такой же, как и в высоту, и это, по мнению жены, самый главный мой недостаток. От себя добавлю: и единственный, потому что других просто-напросто нет.

Итак, начну с начала. Мы встречали Новый год. Собрались у нас, в нашей просторной квартире. Пришло человек десять: мои товарищи по работе, звуковики, и подруги Ирины, врачихи со своими мужьями. Все было, как всегда, хорошо: сытно и вкусно, э-э, то есть весело и интересно. Я почти не пил (принцип: береги нейроны!), нажимал в основном на холодец, индейку, пирог с черемухой, блинчики с мясом (великое изобретение человечества!). А в промежутках проигрывал гостям магнитофонные записи, их у меня великое множество: от Лещенко и Шаляпина до поп-музыки и песен Высоцкого.

У каждого свой «пунктик», как говорит жена; у меня — принципы и магнитофон, у жены — турпоходы. На этих двух основах возник наш коллективный «пунктик» — записывать на пленку все, что происходит с нами в походах: мое сопение и ворчание, ибо больше всего в жизни я не люблю турпоходы, и блаженненький от счастья голос жены, ее бодряческие выкрики, команды, ахи-охи, треск костра и пение птиц. И вот одна из этих пленок подвернулась под руку. Я сразу понял, что это такое, и хотел снять, но Ирина рысью кинулась к магнитофону и включила воспроизведение. «Вот, — закричала она, — послушайте! Поет сама природа!» Конечно, ничего особенного там не было: стук дятла, посвистывание птиц, разговоры с бурятами, бурятские песни, похожие на раздумья вслух, ржание лошади. На второй дорожке та же самая канитель: тягучие рассказы охотника, ночная тишина и — в течение пятнадцати минут — странный мелодичный звук, напоминавший гудение проводов, но более многозвучный и объемный. Попал он к нам на пленку случайно — ночью, засыпая, мы забыли выключить магнитофон. Еще там, в долине, за Икатским хребтом, где мы тогда стояли, эта запись вызвала у меня жуткое ощущение: будто я сижу в клетке, а кто-то, невидимый, дразнит меня, стараясь, чтобы я зарычал и заметался от ярости. Еще тогда я хотел стереть ее ко всем чертям, но Ирина горячо воспротивилась, сказав, что этот звук что-то пробуждает в ней — то ли мысли, то ли чувства. Во мне же, кроме зубовной ломоты да этой странной злости, он ничего не вызывал.