Рассказы

Были речи злы и колки, автогенно пылок спор. Грызлись крепко, словно волки, и пыхтели, что мотор. Раскалились до предела… Псой Лукич гремел, как гром. Теща коброю шипела, «баба» выла осетром… Подвывал новорожденный, выли кот и фоксик Дик. Целый дом, с ума сведенный, был свиреп, жесток и дик…

Псой Лукич, стуча ладонью, декларировал, бася:

Баста! Кончить антимонью! Я решил, — и сказка — вся! Будет назван сын по моде, сообразно нашим дням, и назвать в духовном роде, хоть подохну, — а не дам!..

— Изверг!.. Турок!.. Зверь!.. Отступник! — ныла теща в спазмах мук.

— Басурманец!.. Зверь!.. Преступник!.. — выла «баба» с ломом рук. — Пес!.. Язычник!.. Запияли!..

— Продал бога и христа!..

— Цыц!.. Молчать!.. Чего пристали в роде банного листа!

Дик сердился, кот мяукал, выли теща и жена, Псой Лукич десницей стукал — имитируя слона…

За столом, среди гостиной, развалился, точно граф, весь покрытый паутиной, Нестор Фавстович замзав. Слева сел тяжелой глыбой делопут Евул Космич; справа схож с акулой рыбой, помзамзав Еразм Фокич. Домна Провна, Марфа Псовна, вридначканц тов. Сыч, акушерка Сара Львовна, и завхоз. Сысой Ильич; и игуменья Маненефа (змий плюс голубь — баба жох), на крестинах в сане шефа, села в круге выпивох.

Тары, бары, растабары, пыл речей, и жестов жар, кулебяки, самовары, водка, пиво, пот и пар… Всяк политик, всяк филосов; закусили удила, разобрали тьму вопросов, все текущие дела. Педойдя-ж вплотную к сути о названии юнца, — закрутились в дикой смуте без начал и без конца.

— Как отец и на платформе, то желаю, чтобы он по советской полной форме был по моде наречен. Я служу-с, — мой чин не важен, — значит, надо потрафлять: оным верность мы докажем и лойяльность, так сказать… Нужно-с имя-с, и такое, чтобы всем шибало в нос!

И мгновенно громче втрое отовсюду понеслось:

— Предлагаю «Красным Кимом»!..

— Звать «Спартаком»!..

— «Врид»!..

— «Доклад»!..

— «Елевсиппом»!..

— «Серафимом»!..

— Назовем его «Марат»!..

— Звать «Рабкором»!..

— От рабкори все и так кругом больны…

— «Пленум»!..

— Ставка в Госсоре!..

— «Зав»!..

— «Замзав»!..

— «Цветок страны»!..

— «Калькуляцией»!..

— «Налогом»!..

— Извините, я же мать: мне придется перед богом за «налоги» отвечать…

— Ничего, — отныне вздором признается оный бог!

— Так «Барбосом» иль «Трезором» сделай сына, чтоб ты сдох!..

Шип, истерика, рыданье, звон стаканов, тьма имен, плач невинного созданья и «очковой тещи» стон…

Вдоль по улице Марата, мостовою, как сандвич, горделиво, франтовато выступает Псой Лукич, в сюртуке, и с красным бантом, и портфелем, и зонтом, на фуражке с красным кантом, и с солидным животом.