Немецкая девушка

Гюнтер искал часы. Их нужно было найти, пока Вольфганг не умер, а счет шел на минуты.

— Подарок… жены… Гелли. Они там, на опушке, где снаряд… где меня… Не хочу, чтоб они там…

Найти воронку от снаряда было нетрудно. Вокруг лежали поваленные взрывом деревья. Да и часы — не иголка. Гюнтер подумал, какая она — Гелли, которая сегодня станет вдовой. Наверное, красивая. Здесь, на войне, невозможно представить, что женщины могут быть некрасивыми. Хорошо, что она далеко, и не видит эти часы, над которыми склонился Гюнтер. Их ведь надо снять с руки, валяющейся на земле, — ее оторвало взрывом.

Гюнтер открыл крышку часов. Они все еще идут. Нужно скорее отнести их умирающему Вольфгангу, — это все, о чем он просит, о чем беспокоится, — чтобы не пропал любимый подарок. Иногда человеку так мало надо перед смертью.

Я очень хочу, чтобы Эльза выздоровела за эти два дня. Послезавтра у нее день рожденья. Грустно, если в свой день рожденья не можешь встать с постели. Я хотела пойти в церковь, помолиться за здоровье моей сестры, которой через день исполнится восемь лет. Попросить Бога, чтобы Он понял — дети не должны умирать. Если что и должно уцелеть в этом мире после войны, то только ни в чем неповинные дети. Но я не могу пойти в церковь, потому что ее разбомбили. Трудно жить в мире, который не защищают даже церковные стены.

— Я у Ганса талончик на шнапс поменял, и под его именем в бордель прошел. Свои талончики истратил давно. Видели бы вы Ганса, он к женщинам на пушечный выстрел подойти боится. А я не знал, что уже заразу подцепил. Ну, и наградил им девицу от чужого имени. Она — к начальству. Идут разбираться с Гансом, в учетной карточке имя-то — его. Ганс стоит ни жив, ни мертв, признаться боится. Он с девушкой ни разу не был, хорошо хоть если раз в жизни видел, а тут — ловелас, уже и подцепить, и заразить успел. Как товарищ он хороший, меня не выдал. Но ему лечиться надо. А он — здоров. И он так перепугался, что все откроется, и его еще хуже накажут за обман начальства, что меня спрашивал — как этим делом заразиться.

— Йозеф…Йозеф! — Гюнтер повысил голос. — Все, он уже не слышит. Конец.

Все. Зачем ты это ему рассказывал?

— Потому что ясно ведь было, что мы ничего не успеем, правда? И все, что можно было сделать — это чтоб он улыбнулся. Он мой друг.

— А эта история…Ты все выдумал. Я бывал, знаю. Там и солдатскую книжку спрашивают, и врач перед началом осматривает.

— Я просто хотел, чтоб мой друг улыбнулся. Чтоб ему было не так страшно умирать.