— Давай, давай выйдем здесь! — она за локоть тянула к двери, а вагон качался и лязгал, потому он почти не слышал слов, но смотрел, как складываются губы, то округляясь на ребяческом «нууу», то растягиваясь в маленькую улыбку. Смотрел недолго, потому что двери раскрылись и она пошла, наступая на ботинки и выталкивая его в огромный зал.
— Я тебя прошу-прошу, а ты все потом-потом, ну, выходи, уже вышли, ой, меня прищемит! Прижалась, наваливаясь, и поезд, хлопнув дверями, как железный дровосек ладошами, завыл. Лязгая, утащил сам себя в черный туннель, подбирая вагоны шлейфом.
— Мелкая, я на работу опоздаю!
— А ты обещал! — она уже отцепилась от его руки, и он шел за джинсовой спиной, глядя, как прыгают по плечам светлые завитушки. И рука нащупывает фотоаппарат на боку в маленькой сумке. Он закатил глаза:
— Вот набегут менты… Приехал поезд с другой стороны и окончания угрозы Мелкая не расслышала. Некогда ей. Уже губу закусила, прижала к груди подбородок, отчего стала некрасивей и старше, и целит объективом на плоскости стен и грани колонн. Щелкнет, посмотрит и бежит дальше, огибая встречных, чуть придерживая рукой тех, кого обгоняет, чтоб они внезапным движением камеру не сшибли. Улыбается не ему. Но зато, как только он в спину посмотрит, сразу цок-цок низкие каблуки замшевых сапожек четче ставит и бедро в изгиб сильнее, сильнее… Плечики прямые, поводит ими при ходьбе так, что кудряшки прыгают, как живые. Он еле поспевал за ней, мелькая обрывками мыслей из их игр — «ах, курвочка, знааешь, чем меня держать! Ну-ка! Еще давай!». И натыкался внезапно, когда она, уже выбросив из головы его взгляд, замирала, увидев блик света на колонне, геометрию плоскостей и изломов. Потом бежала дальше. Он посмотрел на часы. Догнал и шлепнул по круглой попе:
— Эй!
— Эй-эй, — отозвалась. Не глядя, не слушая.
— Если тебе так сильно нравится эта модерновая похабень…
— Фу! Да посмотри же, безглазый! — она приподнялась на носках сапожек и за шею потянула его голову, поворачивая больно, как парикмахерша в детстве.
— Да иди ты! Волосы защемила! Он вырвался и потирая шею, отошел. Стал смотреть, как поезд вываливается из туннеля.
— Ты что, обиделся? Ну прости… Люб мой, Лёва мой, нууу… Прижимается, ластится щенком. Лёва поборол искушение отступить на шаг резко, чтоб пошатнулась, падая. Он ее конечно подхватит, и поцелует в макушку, но вот пусть она растеряет свою самоуверенность. Поднял руку, положил на светлую макушку. Нет самоуверенности, знает, — скорость такая у нее, будто поезд, что из туннеля в туннель, неумолимо. А он вечно попадает Мелкой то под руку, то ботинком под крепкую подошву. И она извиняется. Виляет собачьими глазами за его взглядом. Боится. Любит.
