«Красные деревья» окутывает ночь. Кларисса встает с постели, бросив взгляд на лунный свет, который медленно сочится в комнату. Рауль во сне протягивает к ней руки, ворочается и стонет, но не просыпается. Несколько месяцев назад, когда Кларисса только появилась здесь, просыпался, но скоро привык к тому, что она каждую ночь бродит по дому, и знает, что уж сегодня она не сможет уснуть.
Внутри неё пульсирует магия − ровное биение, подобное рокоту морских волн или барабанной дроби, но она, прожив с этим ощущением столько месяцев, знает, что сегодняшняя ночь для него последняя. Ничто не вечно, даже дары духов.
Сегодня ночью наступит конец.
В хлопковой рубашке она спускается по ступеням − плитки под ногами ещё тёплые от жаркого солнца, а воздух тяжелый, душный, как всегда в Кохинхине перед муссоном. Вокруг царит тишина: слуги уже ушли, высокие тёмные книжные шкафы ждут, когда утром приступят к работе грузчики. Кресла в стиле Людовика XV в гостиной источают слабый аромат гниения − эта влажная местность к ним не милосердна, − а на столе поскрипывает снастями большая модель корабля, словно истосковавшись по попутному ветру.
Секретер стоит в дальнем конце, за горшком с одним из растений, которыми Рауль так гордится и показывает гостям, рассуждая о том, как хорошо им тут цвести и расти; о прекрасной новой жизни здесь, вдали от метрополии; о том, как туземцам необходимо жесткое руководство, чтобы проявить присущую им стойкость и приспособляемость; как быстро они впитывают французскую историю и культуру; что они могут разговаривать на новом языке почти так же хорошо, как урожденные французы…
На этом месте он смотрел на неё, лучась улыбкой с ямочками на щеках, а в глазах отражалось всё его сердце. Её же собственное предательское запиналось и останавливалось в груди, словно его сжимала ледяная рука. Магия вихрилась и тоже запиналась, будто необходимо что-то вспомнить, что-то такое, что рассердит её, если она помедлит достаточно долго. Но это ощущение уходило, оставляя только приятное оцепенение от пребывания с Раулем.
Однако сегодня ночью… сегодня она не оцепенела, не застыла. Обрывки магии пульсируют в ней, но теперь их недостаточно, чтобы всё сдерживать; в Клариссе появляется какая-то настойчивость, которую она не вполне понимает, чуждая ей целеустремленность.
Верхняя часть секретера из красного дерева стеклянная, здесь Рауль держит безделушки, которые годами собирал в Тонкине и Кохинхине: выточенные из слоновой кости пожелтевшие статуэтки даосских бессмертных из китайских храмов, фарфоровые блюда − как говорят, точные копии блюд из императорского двора в Хюэ, белую статую бодхисаттвы Гуаньинь. И, что странно, Кларисса не видела эту статую месяцами и никогда о ней не думала, но сегодня ночью поймала себя на том, что одними губами шепчет молитву на языке, который почти забыла, простую просьбу Гуаньинь облегчить страдания смертных. Кларисса не знает, из какой бездны возникают эти слова, она словно стоит у края темной пропасти, и это ощущение пугает её. О чем ещё она забыла здесь с Раулем?
