Оплата воздухом

— Мона, я, кажется, получил работу.

— Правда? — Удивление. Улыбка. Ямочки на щеках. Золотые искорки в карих глазах. Она рада за него. Рада!

— Ну пока еще не совсем, — Игорь-Джек смутился. Он не собирался об этом говорить, но не смог удержаться. Ему так хотелось, чтобы Мона обрадовалась. — Им понравилась моя анкета. И меня пригласили на собеседование. Первый раз за последние два года, представляешь?

Иногда Игорю-Джеку казалось, что он слишком откровенен с Моной. В общем-то, он почти не знал ее.

Пытаясь подсчитать, сколько они знакомы, Игорь-Джек всегда сбивался. Он никак не мог понять, как правильно это сделать.

Сначала они провели несколько дней на побережье. Море, чайки, шелест волн и волшебные по красоте закаты. Затаив дыхание, Игорь-Джек и Мона смотрели, как жемчужно-розовое небо становится багровым, как дрожит серебряная дорожка на черных волнах, приглашая погулять по воде. Слушали бормотание моря, перебирающего мокрую гальку. Разговаривали. В этих разговорах — как и в совместном молчании — выяснилось удивительное родство их душ, которое иногда бывает у близнецов. Им случалось одновременно начинать одну и ту же фразу, в один и тот же миг замолкать от восхищения или ужаса, находить в своих снах почти невозможные параллели. После этих нескольких дней на побережье, Игорь-Джек еще долго, просыпаясь, ожидал увидеть черноволосую голову Моны на соседней подушке и тосковал по утренней улыбке Моны, сонной и беззащитной.

А потом они прожили вместе целую жизнь. У них было двое детей и маленький домик за городом, недалеко от моря. Мона устроила удивительной красоты цветник с яркими слюдяными фонариками и говорливым ручейком, бегущим среди камней и сиреневых ирисов. По вечерам Игорь, Мона и дети пили чай возле дома. Узоры золотого и алого света маленьких фонариков, густой аромат левкоев и ночных фиалок сплетались с тихим разговором, смехом, движениями нежно пересекавшихся рук. Солнечно-рыжий сеттер, лучший друг детей, обычно был тут же, следил за людьми влюбленными глазами, улыбался по-собачьи, снисходительно и искренне. Иногда, уложив детей, Игорь и Мона гуляли вдоль моря, по узкой полоске влажного песка. И опять дрожала на черных волнах лунная дорожка, приглашая в далекое странствие; и запрокинутое лицо Моны казалось полупрозрачным и невозможно прекрасным…

А потом Мона плакала. Наверное, она не хотела, чтобы Игорь-Джек это понял — потому что ее лицо было неподвижно, как мертвая маска. Но тихий голос вздрагивал и срывался:

— Это невозможно. Так никогда не будет с нами, да, Джек? Никогда. Никогда.