Перчатка

Fritz Leiber, The Glove

Мое персональное столкновение со сверхъестественным, да такое, что пощупать можно, — в общем, нечто такое, во что оказался по стечению обстоятельств вовлечен и чему все равно толком не веришь, как в явление красивой и искусной девушки по вызову, — связано с изнасилованием женщины, которая проживала в соседней со мной квартире, когда я обитал в Сан-Франциско; злодей был в маске. С Эвелин Мэйн мы были знакомы шапочно, а преступление я благополучно проспал, равно как прибытие и отбытие полиции, но должен признаться, что в ходе расследования полиция решила усомниться в обоих этих фактах.

Словосочетание «жертва насилия» вызывает перед мысленным взором ряд привычных образов: привлекательная молодая женщина возвращается домой поздно вечером, сворачивает в темный переулок, где на нее нападают… Или миловидная жительница пригорода, мать троих детей, просыпается среди ночи от непонятной тревоги, и тут ее хватают…

Правда жизни, увы, куда менее романтична. Эвелин Мэйн было шестьдесят пять, она давным-давно развелась и прозябала, брошенная на произвол судьбы двумя сыновьями и чрезвычайно решительными невестками. Средства к существованию ей обеспечивали разные социальные программы — поддержки стариков, медицинской опеки и психиатрической помощи. Была она костлявой и вздорной алкоголичкой, презирала цветных, верила, что живем мы на этом свете зря, и минимум трижды в год принимала чрезмерную дозу снотворного или пыталась вскрыть себе вены.

По сравнению с ней насильник выглядел стильно, на свой убогий лад. Он облачился во все серое и обтягивающее, руки спрятал под серыми перчатками, а лицо под густой копной седых волос, падавших на глаза. В его левой руке поначалу был длинный нож, сверкавший серебром в полумраке.

Хватать Эвелин никто не хватал — по крайней мере, сразу; ей просто велели хриплым шепотом из-под копны волос лежать тихо, не то глотку перережут.

Снова оставшись в одиночестве, когда все закончилось, она выждала около десяти минут, как и потребовал насильник, радуясь тому, что ее хотя бы пощадили, или жалея (кто сейчас разберет?), что не убили. Потом пошла к соседям — не ко мне, а напротив — и разбудила Марсию Эверли, продавщицу из универмага и свою почти ровесницу. Жертве насилия плеснули крепкого для успокоения нервов, затем вызвали полицию, позвонили психиатру Эвелин и социальному работнику, ее навещавшему (тот знал номер врача, лечившего Эвелин), но не смогли дозвониться до обоих. Марсия предложила позвать меня, однако Эвелин Мэйн предпочла обратиться к Мистеру Заботе, что проживал по соседству с Марсией. Мистера Заботу (иначе Лысого, его настоящего имени я знать не знал) лично я терпеть не мог, потому что он вечно строил из себя доброго самаритянина и всех подряд спрашивал, чем он может помочь (а еще в нем было шесть футов и четыре дюйма, при моем-то росте ниже среднего).