Сюмусю, дикий пес

«Сюмусю» — слово не русское. Так называли когда-то японцы нынешний Шумшу, самый северный курильский остров; собаку же окрестили так каюры — народ кочующий, обветренный, в основном молодой, уважающий имена звучные и загадочные. Словом, как бы там ни было, Сюмусю был одичавшим псом-одиночкой, одним из тех изгоев, неуживчивый и крутой нрав которых не позволяет им жить обыкновенной собачьей жизнью. Познав вкус упряжной лямки и на своих боках почувствовав крепость каюрского остола, они уходят в сопки и живут там жизнью бродячей и полуголодной.

Впервые я увидел Сюмусю летом пятьдесят пятого в рыбацком поселке на берегу Второго Курильского пролива.

Пес появился там среди бела дня. Это было дерзостью, и, глядя на собак, со всех сторон устремившихся к нему, я подумал, что сейчас он будет наказан. К моему удивлению, ничего подобного не произошло. Словно наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, собаки стали осаживать, царапая когтями землю. Лишь Варнак не спасовал перед пришельцем. Воинственно задрав обрубок хвоста, он вплотную приблизился к нему. Сказав несколько слов на местном рычащем диалекте, Варнак прижал единственное ухо и пружинящим шагом обошел чужака, норовя задеть его плечом.

В следующий момент я услышал крик, пронзительный, поросячий. Не верилось, что так может кричать Варнак, общепризнанный бретер и заводила, но тем не менее факт оставался фактом. Схватив Варнака за загривок, пришелец как тряпку трепал его. Потом выплюнул и вышел из круга безмолвно расступившихся собак, «Чистая работа! — восхитился я, провожая удалявшегося пса взглядом. — Интересно, чей он?»

Ответить на этот вопрос мне помог случай. Осенью этого же года я познакомился с Сюмусю поближе. Забегая вперед, скажу, что знакомство было не из приятных: большой палец на моей правой руке до сих пор не сгибается до конца.

Озеро, где я стрелял тогда уток, имеет почти правильную овальную форму; берега его пологи и открыты со всех сторон, и утки, жирующие там, чувствуют себя в полной безопасности. Приходилось прибегать к обычному в таких случаях приему — ложиться на живот, по-пластунски подбираться к уткам на выстрел. Помню, как, застрелив нескольких, я поднялся и, на ходу разминая затекшее тело, направился вылавливать добычу из воды. И не очень-то удивился, когда на берегу меня встретил рослый, лохматый и поджарый пес — мало ли собак бегало по острову. Изумило меня другое: у ног пса лежали застреленные мною утки!

— Ах ты ворюга, — сказал я псу, немного опомнившись. — Ну-ка проваливай!

Мои слова не вызвали у пса никаких эмоций. Он стоял как вкопанный и смотрел на меня спокойными и усталыми глазами человека, только что честно проделавшего трудную работу. Что-то знакомое почудилось мне в независимой позе собаки, и, присмотревшись, я узнал в ней того самого пса, который так бесцеремонно разделался тогда с Варнаком.