— Экзамен на столе, марэсса Калахан. А не у вас между ног.
Я дернула подбородком, заливаясь краской, и с ненавистью уставилась в холодные, голубые глаза.
Господин ректор сидел прямо передо мной — точнее, я перед ним. Он ведь специально приказал мне занять именно эту парту — в двух шагах от его учительского стола. Будто чувствовал — даже нет, знал! — что мои коленки будут сплошь обклеены шпаргалками — разумеется, невидимыми для постороннего взгляда и неопределимыми наощупь.
Заклятье «Шпора» — искусное изобретение кого-то из наших гениальных предшественников — спасло уже не одно поколение студентов Рутгердской Академии. Но сегодня, я чувствую, оно мне не поможет.
Тридцать пять человек в классе и как минимум пятнадцать из них списывают! Отсюда вижу, как Марлена ди Барес откинулась на спинку стула, чтобы удобно было, задрала юбку чуть ли не до трусов и скатывает целыми полотенцами.
Но нет! Этому гаду ползучему плевать на ди Барес. Ему нужна я. И завалить он хочет лично меня!
Потому что я «пустоголовая пигалица», «распущенная донельзя», «наглею не по дням, а по часам»… и так далее по списку. А еще я — Калахан. Не «ди Калахан», не «дю Калахан», а просто Калахан. Что само собой подразумевает, что в престижную Академию я попала за взятку, а не в силу какого-либо личного таланта. Потому что папочка мой, понимаете ли, «из нуворишей» — тех, кто везде и всюду пробивает себе дорогу деньгами, а не родословной и традиционными, семейными связями. Как будто это не одно и то же.
Вот поэтому господин ректор усадил меня сегодня прямо перед собой и с самого начала экзамена не сводит с моей скромной персоны цепкого, пронзительного взгляда.
Периодически он ухмыляется, замечая, как я ерзаю, пытаясь хоть как-то скосить глаза под стол, и с удовольствием объявляет о приближении конца экзамена — еще сорок минут, еще тридцать, двадцать…
Лично для меня ведь объявляет, уже представляя себе, как будет провожать меня до ворот Академии и передавать из рук в руки моему папеньке.
«Способности невозможно купить, мейр Калахан…» — довольно улыбаясь, заявит он. А папенька будет хмуриться, поджимать губы и метать глазами молнии, потому что ответить тут нечего — дура и есть дура, даром, что богатая.
И поеду я, горемычная, туда, куда по уговору с моим дорогим семейством должна была отправиться с самого начала, с самых моих шестнадцати лет — если бы не уговорила отца дать мне отсрочку. А именно — замуж за омерзительного, престарелого лорда Грааса, с которым меня обручили еще в детстве, чтобы приклеить к деньгам благородную фамилию.