Раз – вверх, вниз, два – вверх, вниз, три – слышу чьи-то торопливые шаги за дверью, четыре – опускаю ручку, но так и не успеваю вернуть на место, едва не сбитая с ног недовольной дамой с мокрой химией на голове. Главное, не поддаваться панике. Это всего лишь дверь.
– Замок заело, что ли? – поджимает густо обведенные красной помадой губы и переводит свой взгляд на Борьку. А он пыхтит, прямо в мою макушку, хоть я и готова поспорить, что прямо сейчас он пытается скрыть злость за улыбкой.
– Видимо. Вы бы слесаря вызвали, а то уже минуту на пороге топчемся, – выдает беззлобно работнице загса, а меня тычет в спину своим тощим пальцем. – Шевелись давай, пока я со стыда не сгорел.
Фраза знакомая. И всякий раз, когда нечто подобное слетает с его языка, мне хочется сигануть в окно. Избавить семью от проблем и оставить после себя лишь мокрое пятно на асфальте. Жаль, что сделать этого никогда не решусь – до ужаса боюсь касаться кишащего микробами тротуара. И плевать, что покойнику уже все равно, угодил ли он ладошкой в чей-то смачный плевок.
– Вы по какому вопросу?
Душно здесь и пыли на полках немерено. Неужели убраться некому? Три тучные дамы в опрятных праздничных блузках, с прическами, ни одну из которых я не сумела бы повторить, в туфлях, начищенных до блеска, а на влажную уборку ни одна не сподобилась.
– За свидетельством, – Боря от важности плечи расправляет. Еще больше обнажает свои идеально ровные зубы и, обведя взглядом присутствующих, вгоняет очередную острую шпильку в мое израненное сердце:
– О разводе.
Терпеть не могу это слово. Наверное, причина проста: он целый год угрожал мне походом в загс, дважды снимал обручальное кольцо и демонстративно бросал в переполненное мусорное ведро. Специально! Не на пол, который я тщательно намываю с белизной, не на кровать, непременно заправленную, без единой складочки, а в помойку, чтобы я мучилась, спасая символ нашего союза сердец. Бросал и непременно натягивал на себя грязные рабочие джинсы, в которых плюхался на белый диван. И это как контрольный, в голову.
– Заявление написали? – интересуется со скучающим видом регистраторша, восседающая у окна, выход из которого теперь не кажется мне таким невозможным, и закрывает журнал с какой-то важной голливудской актрисой на обложке. На стул указывает и нетерпеливо отстукивает пальцами по столу.
Выбора нет. Придется идти. Медленно двигаюсь за бывшим мужем и после неловкой заминки все-таки опускаюсь на стул, до того твердый и неудобный, что мне приходится ерзать на сидушке, прежде чем тело замрет в статичной позе. С ровной спиной, из упрямства вздернутым подбородком и ладошками, покоящимися на коленках. И как я раньше не замечала, что на нем невозможно сидеть? Мебель ведь в здании одинаковая? Четыре года назад я прыгала от восторга, а сейчас болезненно морщусь, ощущая, как в ляжку впивается острая заноза. Стрелка пойдет, зря я юбку надела. Зайцеву вон, все равно. И на ноги мои, и на талию – пятьдесят восемь сантиметров в обхвате.
