Прошлое…
Небо упадёт…Этой фразой в детстве меня часто страшила бабушка.
«Не будешь слушаться — небо упадёт», — любила повторять она. Поначалу я наивно верила и с опаской поглядывала на облака. Особенно впечатляли тяжелые свинцовые тучи в преддверии грозы. Но с течением времени фраза больше заинтересовывала, нежели пугала.
«Как понять, что упадет? По частям или всё сразу? А что будет после? А солнце? А звёзды?» — я дни напролет доставала взрослых, отчасти вынудив их пересмотреть методы воспитания.
В конце концов, мама прочитала мне целую лекцию об устройстве нашей вселенной, подстраховавшись обещанием, что если небо и вздумает падать, то она этого не допустит.
Но мамы не стало.
И небо упало…
Очередная молния вспышкой рассекла небосвод, жаля мощным зарядом телевышку неподалеку. Я вздрогнула и улыбнулась. Хотя, наверное, в подобных случаях принято рыдать. Но вместо слез по щекам стекали холодные капли дождя, а вместо боли душу изматывала остервенелая злоба.
На себя. На тетю. На него.
Почему-то больше всего на него…
— Кэти, пожалуйста, — его ладони легли на плечи, но я в очередной раз увернулась.
— Я же сказала — убирайся! — закричала, сквозь дождь, отступая от парня. — Проваливай, Краснов! — я указала на кованые ворота в нескольких метрах от нас.
Я не хотела его видеть. Не могла помнить то, что мы сделали.
— Кэти… — Пашка опять сократил расстояние между нами. Его одежда, как и моя, промокла насквозь, а с темных волос стекала вода, расчерчивая влажными дорожками лицо. — Просто давай зайдем внутрь. Тебе нужно успокоиться, — невесомое прикосновение холодных пальцев к лицу застало врасплох.
На какой-то миг я позволила себе слабость и прикрыла веки, наслаждаясь его холодом. Странно, с ним всегда было тепло, а теперь холодно.
«Холодно», — я открыла глаза, тут же напоровшись на обеспокоенный серый взгляд.
Не могу.
Видеть, слышать, знать, что если бы не он… Не могу!
— Ты, блин, что, глухой?! — Шаг. — Или тупой?! — Еще один шаг. — Отвяжись от меня! Зачем ты только приехал!
Всё из-за него!
— Хорошо! — резко выкрикнул парень. — Хорошо, хочешь орать на меня — ори! Можешь даже врезать мне, Сватова! Но только после того, как мы окажемся внутри! — он указал в направлении темно-серого здания.
Я затравленно посмотрела на белые металлопластиковые двери. Заходить не хотелось.
На щеке всё еще пылал след от тетиной пощечины, а в ушах звучало обличительное «паршивка». И дело было вовсе не в обиде. Я заслуживала этой пощечины, заслуживала её упреков и разъяренных слов…
— Китти-Кэт, пожалуйста… — обращение невольно воскресило в памяти сегодняшний день, подпитывая и без того раздавшуюся злобу.
