Все говорили, в деревне завелся кракен, но толком никто не верил. То есть не в самой деревне, а в озере близ нее, конечно же. Ну подумайте, какой кракен в деревне? Раскинул щупальца по улицам, а голова на площади лежит, глазами так луп-луп, и чтобы местные харчи таскали в его гигантский рот? Это же совсем выдумки. Но озеро-то рядом было. Всегда было, даже когда деревни еще не было. И все туда ходили за водой, купаться или детей крестить. Вот потому и говорили, мол, кракен. А уж где кракен и так ясно.
Никто не верил. А озеро-то глубокое стояло. Так уж повелось, что дожди часто и глина в этих местах мягкая шибко. Даже рабочие отовсюду ездили глину брать. Как знать, может они котлован и вырыли, а потом деревню вблизи срубили. Так о чем я? Не верил никто, говорю, а люди-то стали пропадать: иной пойдет на озеро да не вернется.
С месяц как Айза-сиротка исчезла. До нее, до сиротки, дела никому нет, но потом уж вспомнили, когда и другие сгинули. Говорили, Айза на озеро ушла, да только как знать, мне думалось, что сбежала в другую деревню, счастья искать. Уж я надеюсь, нашла. А не счастья, так покой в утробе кракена. Все равно никто ее здесь не жаловал, мол, раз однажды бросили, всегда так будет, лишняя душа. Да только не водится на свете лишних душ. Вон, хоть у кракена спросите.
Потом дочка мельника сгинула. Он плакал, бедолага, чуть без глаз не остался. Любил ее страшною любовью, ни на шаг от себя не пускал. А она глумливая, дочка-то его, Яра-краса, надо всеми потешалась почем зря. Но и красивая уж, этого не отнять. Говорили, маменька ее такой же была, да только померла, когда Яру рожала, вот и выходит, что никого у мельника не осталось. А кракену-то плевать, он без разбору костями хрустит. Ну и правда, что они, кости? Кости как кости, у всех одинаковые.
А его, кракена-то, не видел никто толком. Может, потому и не верили. Один вопит: «То щупальце над водой», а другой ему: «Ты что, дурак? Это коряга! Как есть коряга! А ты как есть дурак». Но слухи поползли, как те щупальца по озерной глади. А чему еще быть, когда люди пропадают? Сроду ведь никто не тонул. Озеро-то хоть и глубокое, а все его от крещения знают, чего им тонуть?
Марта-портниха еще была. Отправилась дочку крестить одна, а вернее вдвоем уж: сама да младенец. Вот обе и сгинули. Никто с ними не пошел, даже святой отец отказался. Говорит: «Чтоб я нечестивой потакал, дитя ее неугодное праведным крестом укрывать! Без отца родила, сама и идет пусть!». Такие уж тут порядки. Все ведь знали, что Марта портниха хорошая, да только умом не очень-то вышла. Добрая больно да покладистая, никому не могла в просьбе отказать, как видно, и там не отказала. А может, любила. Да что теперь рассуждать, он-то, подлец, кем бы ни был, а остался без Марты да без родной дочери. Кровь – она ведь сильнее условностей.
