— Так вот как ты ответил мне! Хороша же благодарность за жизнь и свободу твоего сына, за твою корону! — Резкий голос звучал в огромном зале Тауэра, где собрался королевский совет, будто раскаты грома.
Тишина, тут же воцарившаяся в зале, была такой, что звук упавшего на колени короля свитка отозвался зловещим эхом от мрачных сырых стен главного зала королевского дворца. Зал Уайт, девяносто футов в длину и сорок в ширину, был построен дедом Стефана — Вильямом Бастардом, и не раз подданные Стефана с сожалением вздыхали про себя, что дух этого могучего короля, собравшего страну воедино и правившего ею в прямом смысле железной рукой, никогда не посещал его внука.
Вот и сейчас на обрюзгшем, но еще не утратившем привлекательности лице Стефана Блуасского появилось недоуменное выражение, делавшее его похожим на ребенка, которому назначили незаслуженное наказание. Король растерянно оглянулся, как бы ища поддержки у королевы. Но, в отличие от своего мужа, Мод Английская умела владеть собой — ей не раз приходилось встречаться с подобными выходками своевольных баронов, которые если и признавали власть, то только ту, что получают и удерживают силой. Лишь глаза королевы блеснули раздражением и веки едва заметно дрогнули.
Дело не в том, что слова подданного прозвучали откровенно грубо, и не в том, что тон этого резкого хриплого голоса вряд ли мог считаться подобающим для обращения вассала к своему королю. Рэннальф Тефли, хозяин поместья Слиффорд, выделялся среди остальных баронов буйным характером, и, как подозревал Стефан, с самим Господом этот человек говорил не с большим почтением. Короля озадачило то, что, по его мнению, он воздавал Рэннальфу за верность наилучшим и благороднейшим способом, и до этой минуты он был вполне доволен решением, которое вчера подсказала ему жена, — как отблагодарить Рэннальфа Слиффорда за верность престолу без особых потерь для отощавшей королевской казны. Приказ, который только что огласили, должен был увеличить владения Рэннальфа почти вдвое и принести ему графский титул, правда, ценой женитьбы.
Король беспомощно оглядывался, будто искал опоры у притихшего совета. Знать, сидящая за длинными столами, хранила молчание. Всех раздражала такая непростительная для короля нерешительность, однако открыто упрекать Стефана вряд ли кто-то решился бы. Лорды, сражавшиеся за и против него на протяжении тринадцати лет гражданской войны, сегодня уже не возлагали никаких надежд на своего короля. На их лицах было написано пренебрежение, а не напряжение или страх.
