Кончалась гнилая, гриппозная московская зима. Снега на улицах всю зиму было мало, сейчас он лежал грязными островками на обочинах мостовых, возле деревьев и во дворах; в воздухе стоял сырой туман, прохожие осторожно скользили по неровным тротуарам с замерзшими за ночь лужами.
Женя Малышева, вахтер завода по производству лимонной кислоты, сидела в проходной у окошечка, перед которым вертелся железный старый турникет, здесь в начале и конце смены проходили рабочие, показывая Жене свои пропуска. Через другое окошечко Жене были видны высокие полураскрытые железные ворота, возле которых топтался старик Сиротин в такой же, как и у Жени, черной шинели с зелеными нашивочками на воротнике, в солдатской ушанке. Было холодно даже Жене в ее комнатушке, а уж на улице под ветром и подавно, но старик Сиротин поста своего возле ворот не покидал. Женя время от времени сочувственно поглядывала на него, посасывая конфету и отрываясь от учебника. Смена еще не кончилась, и через проходную никто не шел, а отдельные граждане проскакивали для быстроты прямым ходом через ворота, сунув Сиротину под нос свой пропуск. Однако экономия во времени оказывалась порой относительной, ибо старик был суров, придирчив и не по годам глазаст, мной раз он останавливал кого-то из спешивших, брал в руки его пропуск и сердито выговаривал:
— Без карточки почему? Куда девал, спрашиваю?
— Да шут ее знает! Сама отклеилась.
— Сама? Не пущу в следраз, понял?
— Ладно, Дядя Миша, ты сейчас пусти скорей.
— Запишу и пущу.
— Чего? — настораживался человек. — Это еще зачем?
— Начальнику смены доложу.
— Ну, дядя Миша, я же тебе, как человеку, объяснил!
Но Сиротин его уже не слушал. Приоткрыв дверь в проходную, он кричал Жене:
— Слышь, Женька? Запиши: Смирнов, третий цех, без фото!