Русско-германский фронт мировой войны. Укрепленный окоп. Середина октября. Вечер. В окопе находятся солдаты Иван Шадрин, Стамескин, Евтушенко, первый солдат, второй солдат.
Стамескин. Тишина… Слышите, защитники, я вам говорю — тишина.
Евтушенко. Стамескин, што ты все гавкаешь? Сказыл-ся бы ты… Гавкает, гавкает бестолку.
Стамескин. Что вы мне ни говорите, а немец дурак. Шлепни они сейчас по нашему флангу, и все рассыпется, как труха.
Первый солдат. Молись богу, что жив.
Стамескин. Я от бога отделился. Бог мужику не пара. Мы с ним теперь не разговариваем.
Шадрин. Ты, Стамескин, мужиком не прикидывайся. Какой ты у чорта мужик? Мужик — который на земле живет, а ты город, мастеровщина.
Стамескин. Это верно, Ваня, титулы у нас с тобой разные, только вши одинаковые.
Шадрин. Умная порода — мастеровые.
Замолчали. Неподвижно сидит контуженный, кутается больной. Далеко звучит канонада.
Евтушенко. Хлопцы, не ругайтесь, це ж месяц молодой… побачьте. Браты, а браты, до чего ж я вышни хочу… нашей вышни, шо у нас дома в саду… Ой, бог ты мой, за шо ж оця мука человеку? Хочь бы горсточку той вышни, тоди б вмер.
Шадрин. Бесполезно по сердцу скребешь, Евтушенко.
Первый солдат. Взирая на мучения Христа-спасителя, я незлобен есмь.
