День клонился к закату. Солнце прощально золотило молоденькую зелень едва распустившихся почек, и вечерний лес был погружен в нежно-зеленую дымку. Деревья отбрасывали косые тени на многочисленные проталины, пестрящие подснежниками и мать-и-мачехой. Пчелки и другие жизнепослушные насекомые старательно перелетали с цветка на цветок, выполняя свой первый весенний долг по размножению растений.
Я возилась у печки, вытаскивая горшок с дымящейся гречневой кашей. Опять пригорела, зараза, вон как воняет. Никогда не умела готовить, особенно каши. Всегда либо недоварится, либо подгорит. Третьего в моей жизни еще никогда не случалось.
Я поковыряла ложкой крупу и выложила в тарелку то, что было сверху. Негусто. Остальное имело отвратительный коричнево-черный цвет и выглядело совсем неаппетитно. Заглянув в горшок и пошкрябав ложкой по его стенкам, я убедилась, что проще отодрать зубами шляпку от гвоздя, и сунула негодную уже посудину в печь. Вурдалакам скормить, что ли? Они, наверное, тоже это есть не будут.
С улицы послышался шум. Я выглянула в окно и увидела приближающуюся к моему одиноко стоящему в глухом лесу домику демонстрацию. Она состояла человек из десяти и больше походила на похоронную процессию. Отличие от последней было лишь в том, что вместо цветов и портретов усопшего эти несли в руках ржавые мечи, которыми даже картошку копать страшно – рискуешь нанести непоправимый вред природе, да крышки от кастрюль. Последние при сильном ударе друг об друга издавали отвратительные громкие звуки, пугающие всю возможную живность на несколько верст вокруг, и считались местными жителями особенно действенным методом уничтожения Бабы-яги, коей я и являлась в силу определенных обстоятельств социального и этнического характера. Уничтожать меня приходили с завидной регулярностью, раз в неделю как минимум. Но безрезультатно. То ли не задавались такой конкретной целью и хотели лишь попугать, то ли это являлось у них разновидностью экстремальных видов развлечения, не знаю. Но у меня тоже были свои способы борьбы с подобными массовыми мероприятиями. Я покосилась на большую клизму, стоявшую у двери на лавочке, и тяжело вздохнула. Не дадут ведь поесть по-человечески, изверги.
Позволив процессии подойти на достаточно близкое расстояние, я распахнула дверь и с клизмой наперевес выскочила на крыльцо.
– Ну что? Кто первый?
Процессия замерла, звон крышек оборвался на самой высокой ноте и в ужасе затерялся среди деревьев. Приблизиться ко мне никто не решался. Еще бы! Клизма в моих руках – воистину грозное оружие! И никакой меч-кладенец ей и в подметки не годится! Большая, литра на полтора, она приводилась в действие пусковым заклинанием и попадала точнехонько по прямому назначению. Все! Противник обезврежен! Главное, с именем не перепутать. Можно, конечно, и без имени, но тогда жертва выбиралась по неизвестным даже мне самой признакам. Время, на которое действовала клизма, зависело от налитой в нее жидкости – чем сильнее, тем дольше срок действия. Единственный недостаток моего оружия был в том, что нужно самой его заправлять. Но местные жители этого не знали, а я не спешила им ничего сообщать.
