Мстислав вздохнул и закрыл рояль, провел по крышке кончиками пальцев
— Знаешь… — сказал он, не оборачиваясь к Риане, которая уже десять минут слушала его игру. — Ты могла бы и сесть в кресло…
— Ты волшебно играешь… — выдохнула она, не отвечая и не делая ни шага в сторону вампира.
— Нет, — внезапно горько сказал Савл. — Я знал лишь одного человека, который УМЕЛ играть…
— Расскажи?
…Это было давно, в Вене, я тогда приехал туда по делу, один, без Владимира, и совершенно случайно услышал игру молодого еще парня. Поднялся к нему и увидел, что он играет на рояле, причем играет по-настоящему волшебно. Но смотрит не на клавиши или ноты, которых вообще не было, а на маленькую девочку, сидящую на ступеньках, ведущих на второй этаж его дома…
— Прошу прощения, мсье, я не смог пройти мимо столь дивной музыки, подскажите, кто ее написал?
— Добрый вечер, мсье, ее написал я… — как-то горько и безнадежно ответил он.
Постепенно мы подружились, и каждый вечер я заходил к ним, чтобы послушать, как он играет. Ему было всего двадцать лет, и играл он для этой маленькой девочки. Как-то я спросил у него, почему в его глазах такая боль, а он ответил: "Я играю лишь ради нее, я хочу, чтобы она улыбнулась… хоть раз…"
Этому мальчишке не нужны были деньги, хотя они у него были, ему не нужна была власть или слава… ему нужна была только улыбка ребенка, сироты, подобранной им с улицы.
Ты знаешь, кланы разыскивают и присваивают гениев искусства, обращают их, чтобы творения этих талантливейших людей радовали их и дальше, пусть и под другими именами. Вот и он стал целью клана Теней. Они подослали прекрасную женщину, чтобы она соблазнила этого паренька, чтобы уговорила его стать бессмертным…
И не смогла. Он отказал ей. Отказал, заявив, что ему не нужно ничего, кроме улыбки приемной дочери.
Он никогда не записывал свою музыку и не позволял этого делать другим. Я поинтересовался у него как-то, почему? А он ответил:
— Зачем? Эта музыка все равно не вызывает у нее улыбки.
Текли месяцы, и, наконец, Тени, не простившие отказа, отомстили мальчишке. Его отравили особым ядом, чтобы он страдал, умирая, медленно и не имея ни единого шанса на жизнь.
В тот вечер я как обычно пришел к ним, девочка сама впустила меня, она уже ко мне привыкла…
Я сразу почуял, что он умирает, но его глаза сказали мне одно — он знает. Он знает, но хочет сыграть еще хоть раз, но уже не может открыть свой рояль. Я поднял для него крышку и помог сесть за клавиши… и он заиграл.
Он играл долго, а я с болью смотрел на него и остро жалел, что не могу его спасти. Но внезапно его глаза засияли безмерным счастьем, я обернулся и увидел, что девочка, его приемная дочь, улыбается и кружится в детском танце под эту дивную музыку.