Это последняя из квартета книг, где действует Хавьер Фалькон и события разворачиваются в Севилье, и я пользуюсь случаем поблагодарить севильцев за великодушие, позволившее мне выплеснуть всю эту вымышленную свистопляску на улицы их прекрасного и относительно мирного города.
Мои севильские друзья Мик Лоусон и Хосе Мануэль Бланко, как всегда, оказали мне поддержку и замечательное гостеприимство и явились для меня прекрасными источниками информации. От последней из перечисленных нагрузок я их теперь освобождаю, надеясь сохранить за собой право на предпоследнюю. Что же касается поддержки, то нет писателя, не нуждающегося в ней.
Спасибо Нику Рикетсу, предоставившему мне выгодную работу в то время, как я пробивался в сочинители, а также за его советы, которыми я воспользовался в морской части повествования.
Спасибо блестящему специалисту доктору мистеру Рави Пиллаю и его ассистенту Хасану Каташу — их мастерство позволило мне продолжать мой писательский путь.
Благодарю я и моего собрата-детективщика Пола Джонстона за его поддержку.
Что же касается моей благодарности Джейн, то выражать ее просто смешно, ибо благодарность эта так неизменна, глубока и всеобъемлюща, что любые слова тут покажутся тусклыми и недостаточными. Джейн являлась для меня неисчерпаемым источником силы, когда собственные силы мои были на исходе, столпом мудрости, когда мой здравый смысл изменял мне, и негасимым маяком, освещавшим мне путь в исполненное надежд будущее. Чего же еще способен желать писатель? Разве что книг, написанных ею самой.
Севилья,
четверг, 14 сентября 2006 года,
19.30
Любовь —
Хитрейшая отмычка, что способна
Равно открыть ворота счастью, как и злобе,
И ревности, но более всего
И с легкостью особой
Она ворота страху открывает.
Оливер Уэндел Холмс
Ледяная водка скользнула в горло Василия Лукьянова с той же напористой стремительностью, с какой проносились мимо стоянки машины, спешившие по новой автостраде от Альхесираса к Херес-де-ла-Фронтере. Он стоял возле открытого багажника спортивного «рейнджровера», и в темных волосах его от жары каплями проступал пот. Он ждал, пока стемнеет, не желая днем одолевать последний отрезок пути до Севильи. Он пил, ел, курил и вспоминал ночь, проведенную с Ритой, ночь, когда губы их были заняты не разговором. Ей-богу, в мастерстве Рите не откажешь. Жаль расставаться с ней.
Он взглянул на грузный чемодан-«самсонайт», притиснутый к сумке-холодильнику с замороженным шампанским и бутылками водки во льду, и сердце тяжело забилось где-то в горле. Он оторвал зубами еще один кусок бокадильо, с наслаждением вгрызаясь в ветчину, хлебнул еще водки. Перед глазами возникла новая сладострастная картина их с Ритой свидания — ее голос, подобный виолончели, кожа цвета карамели, смуглая и мягкая, как сафьян, такая податливая под его пальцами. Внезапно он поперхнулся — хлеб застрял в горле. Он выпучил глаза, ловя ртом воздух, силясь вздохнуть, но преуспел в этом далеко не сразу. Наконец он закашлялся, и кусочек хлеба с горчицей и ветчиной полетел на крышу «рейндж-ровера». «Спокойно, — подумал он. — Не хватало еще сейчас подавиться! Помереть на стоянке, когда мимо проносятся, грохоча, грузовики, а впереди обозначилась перспектива!»
